Кровавое заклятие - Дэвид Э. Дархем

Прошло немало времени, прежде чем Леодан закончил писать. На его лице отразилось глубочайшее удовлетворение, и он поднял пергамент, показывая канцлеру текст. Послание гласило: «Скажи детям, что их история написана только наполовину. Пусть они допишут ее до конца и поместят подле самых великих преданий. Скажи им. Их история стоит рядом с величайшей легендой, какую только знал мир».

Таддеус, кивнул.

— Конечно, сир.

Леодан приписал: «Сделай. Обязательно».

— Что я должен сделать? — спросил Таддеус. Огромное облегчение снизошло на него, и канцлер не сумел этого скрыть. — Скажи — и я исполню. — Он сообразил, что ляпнул глупость и устыдился. Тронув короля за руку, Таддеус жестом показал, что имел в виду «напиши». Напиши — и все будет исполнено.

Леодан долго скрипел пером по пергаменту, все менее обращая внимание на красоту букв. Канцлер обошел кровать, заглядывая товарищу через плечо и читая слова по мере того, как они появлялись. Он понял, о чем просит Леодан, еще до того, как тот закончил писать. Король напоминал о политическом курсе, который следовало провести в жизнь как можно скорее, прямо сейчас — коль скоро он вынужден умереть, прежде чем дети станут достаточно взрослыми, чтобы управиться с изменившимся положением в мире. Леодан вручил канцлеру план радикального переустройства империи. Все детали были известны лишь ему одному. Таддеус с изумлением вспомнил, что они когда-то говорили об этих вещах. В тот момент план казался канцлеру умозрительной конструкцией, фантазией, не имеющей ничего общего с реальной жизнью. Очередной припадок королевского сумасбродства. Однако, похоже, фантазия плотно засела в мозгу Леодана.

— Вряд ли нам это понадобится, — мягко сказал Таддеус, опустив ладонь на руку короля. — Мы многого не знаем, Леодан. Возможно, ты еще поправишься. Нападение могло быть делом рук одного сумасшедшего. А твой план… таит в себе опасность. Ты можешь поставить под угрозу своих детей — вместо того, чтобы защитить их. Когда мы обсуждали его, я не думал, что ты всерьез…

Король отпихнул руку канцлера. Сделав над собой огромное усилие, от которого лицо превратилось в гротескную маску с выпученными глазами, трясущимися щеками и отвисшей челюстью, Леодан ухитрился выговорить:

— Сделай… это.

Он повторил фразу несколько раз, пока язык окончательно не отказал ему и слова не превратились в нечленораздельное шипение.

Таким приказом невозможно пренебречь. Таддеус кивнул, и Леодан мгновенно успокоился. Он вздохнул и тяжело откинулся на подушки, более не пытаясь говорить, однако не сводил с Таддеуса пристального взгляда. Канцлеру хотелось отвернуться, но тут он понял, что в глазах короля нет упрека. Леодан словно просил не забывать чудесные времена их юности, мечты и надежды. Таддеус внезапно осознал, что приближение смерти не пугает Леодана; казалось, он даже находил в этом что-то приятное для себя. Он наконец мог скинуть бремя власти и предоставить детям бороться с несправедливостями, которые не осмелился уничтожить сам. Дело будет трудное и опасное, и все же Леодан просил канцлера направить детей на этот путь. Сам он более не имел выбора, часы жизни сочтены. И теперь судьбы империи более не его забота. Он сделал все, что мог, чтобы его мечты стали явью — поручил канцлеру помочь детям в деле переустройства мира.

Король написал еще один короткий приказ. «Собери детей, а потом…» Таддеусу не надо было спрашивать, кого имеет в виду Леодан. Он все знал сам.

Канцлер встретился с принцами и принцессами полчаса спустя. Ему было ужасно холодно, хотя дворец прекрасно отапливался. Впрочем, Таддеус понимал, что температура воздуха здесь ни при чем, и холод у него внутри. Он стоял, привалившись спиной к закрытой двери королевских покоев и скрестив руки на груди, дабы скрыть малейшую предательскую дрожь. Глядя на четыре юных лица, обращенных к нему, канцлер порадовался, что выбрал такую позу. Он ведь и впрямь был этим детям почти как отец. Как они хороши! Аливер… Кровь Тинадина, он стоял, горделиво выпрямившись, стройный, подтянутый, легкий. В нем жили упрямое спокойствие, серьезность и отвага. Красавица Коринн… Сейчас ее кожа поблекла и покрыта пятнами. Обычно хорошенькое лицо стало почти отталкивающим, но чувствовалось что-то трогательное в ее беззащитности и душевной обнаженности. Глаза Мэны печальны. Она стоит, опустив голову, и выглядит старше своих лет. Спокойная и рассудительная, девочка, казалось, знает, зачем их позвали. А Дариэл смотрит по сторонам широко распахнутыми глазенками и дрожит, как мышонок… Совладав с эмоциями, Таддеус заговорил:

— Король хочет вас видеть. Пожалуйста, не утомляйте его. Сейчас он может общаться только одним доступным ему способом. Не требуйте больше, чем он может дать. Ваш отец очень плох… — Таддеус не знал, сколько он имеет право сказать, что следует сообщить детям, а о чем надо умолчать. Он хотел объяснить им истинное положение дел, но не мог заставить себя выговорить нужные слова. — Вы готовы? — наконец спросил он.

Глупый вопрос. Таддеус смотрел в детские лица и понимал с болезненной ясностью, что они отнюдь не готовы к зрелищу, которое их ожидает. Не готовы принять как данность, что отец уходит… Канцлер отвернулся и рывком распахнул дверь, а потом отступил в сторону, освобождая дорогу. Он закрыл дверь за их спинами и двинулся прочь, стараясь не думать о том, что происходит в комнате — между детьми и их отцом.

Помощники канцлера ждали внизу. Он ушел к себе, оставив дверь открытой, чтобы не пропустить момент, когда дети будут уходить. Одного из помощников канцлер отправил с наказом приготовить королю трубку миста. Он поклонился и вышел, но Таддеус успел заметить, что на его лице мелькнуло удивление, чуть ли не презрение. Канцлер не сделал ему замечания: молодой человек был в чем-то прав. Если владыка империи приближается к смерти, разве не нужно ему оставаться в ясном сознании до самого конца? Многое в королевстве неладно, многие дела требуют королевского внимания. Разве не должен правитель даже последний свой вздох сделать на благо государства?.. Какая несусветная глупость, подумал Таддеус. Ну и, разумеется, в официальной записи о кончине короля не будет никаких упоминаний о наркотиках. Как и всегда, впрочем.

Таддеус постоял перед камином, поворошил кочергой дрова, хотя они горели ярко и ровно. Дайте же старому человеку то, что ему нужно, думал он. Отраду миста. Наркотик выполнял самые сокровенные желания человека, воплощал все его мечты. Леодан не курил мист до смерти Алиры, но, неутешный в своем горе, пристрастился к нему. Так было с миллионами людей во всех уголках империи. Рабы на рудниках Киднабана; родители, чьих детей отдали за море по договору Квоты; нищие в трущобах Алесии; купцы, которые возили товары по грозному морю; солдаты, годами служившие вдалеке от дома; рабочие, проводившие дни в нелегком монотонном труде, — все они зависели от этого целительного бальзама. Все усвоили, что наркотик дарит им отдохновение от забот и погружает в мир сладких грез. Король в этом смысле ничем не отличался от своих подданных.

В мире иллюзий, созданных мистом, Леодан проводил время с покойной женой. Однажды он признался в этом Таддеусу. Возлюбленная ждала его за гранью сознания, встречала его. В ее глазах были сочувствие и понимание; Алира не одобряла злодеяний Леодана, но все равно любила его. Взявшись за руки, они шли по своей прежней жизни, перемещаясь от одной чудесной минуты к другой. Свадьба. Моменты близости. Рождение детей — каждого из четверых, ниспосланных им Дающим. Мгновения счастья… Изумительно, говорил Леодан, видеть все эти мелкие, крошечные детали. Он смотрел на Алиру, разглядывал черты ее лица, жесты, движения, слышал ее голос. И каждый раз словно совершал новое маленькое открытие. Удивительно — он так сильно любил ее и все-таки позабыл множество маленьких подробностей, которые теперь узнавал заново. Великое счастье и наслаждение ожидали Леодана за гранью миста. Он вновь испытывал все, что они с Алирой пережили вместе.