Воспевая утреннюю звезду - Мэрилайл Роджерс

– Ну нет, вы не можете просто так заявить о предстоящей смертельной битве, а потом спокойно заснуть. – Адам быстро прошел вперед. Его черный плащ развевался, как крылья. Скрестив руки на груди, он возвышался над сидящим стариком. Адам смело выступил против намерения Глиндора. Он говорил на языке кимвров. – Возможно, для колдунов-друидов сон и подходящее занятие при подобных обстоятельствах, но я воин, обученный для конкретных боевых дел. Я имею опыт в выборе тактики и знаю цену человеческой жизни. И я решительно настаиваю, чтобы вы больше рассказали мне о предстоящей битве.

Колдун нахмурился. Густые белые брови сошлись над открывшимися черными глазами, в глубине которых сверкнул огонь. Ллис видела этот зловещий признак ярости Глиндора и была слишком озабочена возможным конфликтом, чтобы удивиться тому, как легко пользуется саксонец языком, знания которого никто от него не ожидал. Она бросилась к Адаму, положила свою изящную руку на сгиб его могучей руки и слегка сжала ее. Но он, казалось, не чувствовал ее прикосновения.

– Вы можете настаивать, сколько вам будет угодно. Можете прокричать ваши требования небесам, если вам так хочется. – Глиндор понял, что этот саксонец раздражает его так же, как некогда раздражал Вулф. – Но я никогда не стану делиться знанием, которое дает мне мой дар, с высокомерным и не верящим незнакомцем!

Двое упрямых мужчин сердито смотрели друг на друга. В воздухе чувствовалось такое напряжение, словно вот-вот сверкнет молния.

Несмотря на растущую напряженность, Брина бросилась к Ллис и обняла ее:

– Я так рада, что ты благополучно вернулась в Трокенхольт, живая и невредимая.

Ллис пылко обняла ее в ответ. Взглянув через плечо приемной матери, она увидела радость в глазах брата-близнеца. Между ними существовала такая связь, что в словах не было необходимости. Она просто улыбнулась ему.

– Но где ты была? – услышав слова матери, к двери маленькой спаленки, которую она делила с братом, подошла Аня.

Девочка умела внимательно слушать, а ее присутствия обычно не замечали, так что она услышала и поняла многое из того, что произошло, пока она спала, наевшись ядовитых ягод.

Ллис была очень взволнована, увидев хрупкую малышку на ногах. Девушка не сомневалась, что именно Ивейн пробудил Аню от противоестественного сна, как не сомневалась в том, что он мог это сделать.

– Где ты взяла такое яркое платье? – Малышка слегка отодвинулась от Ллис, рассматривая темно-вишневую ткань.

– Кто-то забрал мое платье, – быстро ответила Ллис. – У меня не было выбора. Пришлось надеть то, что я смогла найти.

На этот вопрос ответить было нетрудно. Но с ответом на первый вопрос ребенка нужно было подождать. Хотя Ллис была уверена, что и Брина и Ивейн очень хотят его услышать. Ллис слишком хорошо понимала, что неприязнь, вспыхнувшая между Адамом и Глиндором, не исчезла за то время, пока она разговаривала с Бриной и Аней. Этот конфликт необходимо было разрешить, прежде чем поведать о том, о чем она уже рассказала Адаму.

Именно в это время и вошел озабоченный Седрик. Он редко был в состоянии понять глубоко запрятанные чувства других людей или то, что не было выражено словами или поступками. Вот и теперь он помедлил ровно столько, чтобы понять, где здесь Адам. Поглощенный необходимостью доставить Адаму неприятные известия, он не обратил внимания на царившее вокруг него напряжение. С обычной прямолинейностью он стремился лишь избавиться от неприятной обязанности, и ничего более.

Остановившись в шаге от своего господина, он выпалил без всяких предисловий:

– Жена одного крестьянина с дальней фермы принесла дурную весть.

Адам повернулся к своему грубоватому приспешнику, вопросительно подняв брови.

– Так что говорит эта женщина? Седрик немедленно ответил:

– Посыльный, направленный лордом Вулфом к королю Эсгферту, найден в лесу повешенным на вязе.

Сначала Ллис обрадовалась вмешательству грубоватого стражника, но услышав печальную весть о страшной гибели молодого человека, она почувствовала себя виноватой.

– Он был мертв уже несколько дней, но нашли его только вчера вечером. – Седрик вытащил из-за широкого кожаного пояса сильно помятый пергамент. – К веревке на его шее была прикреплена эта записка.

Он положил пергамент на ладонь и толстыми, похожими на обрубки пальцами пытался его хоть немного разгладить, прежде чем передать своему господину.

К удивлению Ллис, а также, по всей видимости, и к удивлению других, вместо того чтобы тотчас же прочесть записку, Адам вновь сложил ее.

Прищурив янтарные глаза, он внимательно осмотрел сломанную печать. Глаза его потемнели. Было очевидно, что оттиск на расплавленном воске был сделан тем самым кольцом, которое престарелый фермер Улфред пытался нарисовать куском угля.

– Саксбо.

В этом слове отразилось все отвращение, которое Адам испытывал к младшему сыну короля, того самого, которого Улфред описал как «молодого парня».

Ллис поставила Аню на пол и стала рядом с Адамом. Она видела оттиск на воске и признала в нем сходство с грубым рисунком старого фермера. И хотя она не называла имени Саксбо, рассказывая Адаму о своем побеге из монастыря, она вспомнила, что Адам и ее приемный отец называли этим именем человека, когда смотрели с холма на вооруженный монастырь.

Это же самое имя произнесла Мейда. Его не слышал никто, кроме рыжеволосого гиганта, который последовал за девушкой в темный угол, куда она поспешила, когда прибыли другие. Мейда произнесла его тихо, почти задыхаясь. Реакция ее была настолько болезненной, что Пип, желая ее успокоить, слегка обнял девушку. Она оцепенела от страха, но Пип так ласково гладил большой рукой ее упавшие на спину каштановые волосы, что она немного успокоилась и расслабилась, прислонившись к нему.

– Я больше никому не позволю вас обижать, – прошептал Пип в пушистые волосы у нее на макушке. – Я достаточно велик, чтобы сдержать это обещание.

– Вы не понимаете. – Мейда вскинула голову и покачала ею.

– Я могу не знать наверняка, но могу поспорить, что мои подозрения справедливы, – улыбка Пипа стала решительной. – И я обещаю вам, а это все равно что клятва, – умру, но не сдамся.

– Не говорите так! – воскликнула Мейда. – Мне от этого вдвое страшнее! Я боюсь и за себя, и за вас! Я боюсь, что вам придется заплатить за это обещание смертью. А я этого не стою. Вы не знаете, вы ведь не знаете…

Слова ее потонули в беззвучном плаче.

И снова Пип нежно обнял ее, рассердившись на себя. Он собирался утешить бедную девушку, а вместо этого лишь усилил ее горе.

Конфликт между друидским колдуном и саксонским лордом остался не разрешенным. Все были встревожены зловещей новостью, и никто не обращал внимания на разговоры Пипа и Мейды. Леди Брина, ее приемные дети и дед внимательно следили за Седриком и его господином.