Загадка неоконченной рукописи - Барбара Делински

– А вон там? – Он показал на восток.

– Карьер. Сотню лет назад там добывали гранит. А потом осталась дыра, которая просто заполнилась водой, и теперь горожанам есть, где купаться. Существует местная легенда: для того, чтобы брак был удачным, надо сделать предложение там. Лично я мечтаю только искупаться там в полночь, когда луна, звезды и все такое. Огоньки, которые ты видишь, – задние фары машин. Те, кто приезжает туда, останавливаются прямо у края карьера.

– Чтобы искупаться?

– Маловероятно.

Он взглянул на нее с понимающей усмешкой, из-за которой у нее внутри все перевернулось.

– Ага. Любовники. Ну-ну. А тебе приходилось там бывать?

– Кучу раз, – небрежным тоном ответила она, как будто она и вправду была популярной девушкой. Потом она подумала о Селене Баттл и ей подобных, которые на самом деле бывали там кучу раз. Ей не хотелось, чтобы Пит посчитал, что она такая. Поэтому она призналась: – Нет, конечно, я вру. Я была там всего раза два. – Она остановилась и добавила совсем тихо: – Чтобы искупаться. Днем.

Он улыбнулся ей такой широкой, ясной, белозубой улыбкой, которая коснулась всех струн ее сердца.

– Я рад, – сказал он.

Она тоже была рала услышать это от него. Она больше всего хотела понравиться ему, любой ценой. И так как он улыбнулся, когда она сказала правду, она продолжила:

– И я наврала, что у меня фирма. Я просто работаю на нее. Дело не принадлежит мне.

– Но ты же готовишь?

– Да.

– И занимаешься сервировкой, и убираешься, и делаешь все то же, что и твой босс?

Она кивнула.

– Значит, это твое дело тоже, – заключил он. – И к тому же, – он окинул взглядом город, – зачем тебе дело, если у тебя есть такой вид?

– Да, – самодовольно улыбнулась она. – У меня есть этот вид. – Она знала, что он поймет ее. Поэтому и привела его сюда. Она скрестила ноги, дышала полной грудью, впервые за долгие годы, и наслаждалась моментом. – Они говорят, что залезать сюда опасно, что я могу сорваться вниз. Но я не боюсь. Кроме того, здесь я чувствую себя кем-то. Это мой вид. Я могу смотреть на него, могу закрыть глаза или даже отвернуться. Я могу делать, что хочу. Здесь, наверху, я все решаю сама.

– Большинство людей называют это властью, – сказал Пит.

Дженни ответила:

– Я называю это свободой.

– Это так же, как забраться высоко-высоко в холмы над фермой, когда под ногами твердый камень, а наверху – необъятное небо, звезды и луна. Как твой карьер без воды. Тебе бы понравилось там.

Конечно, ей бы понравилось. Но свобода ощущалась бы по-другому, если бы она была там с Питом. Так же, как по-другому она чувствовала себя сейчас здесь, с ним. Не так одиноко. Более совершенно. Свобода быть и свобода радоваться.

– Останься на ночь, – прошептала она. Когда его глаза нашли ее, она быстро добавила: – Поспишь. Ты же сказал, что устал. У меня есть место.

– Я тебя обременяю.

– Нет.

– Ты меня почти не знаешь.

– Я знаю достаточно.

Она перелезла через него (Боже правый! Это ощущение горячего, упругого тела под собой!) и выбралась обратно на чердак. Но он опередил ее, чтобы первым спуститься по лестнице, а потом придержать старое одеяло и убедиться, что она в безопасности в своей комнате.

Она устроила его в комнате для гостей и вернулась к себе. Не закрывая двери, она сняла платье, которое так славно поработало сегодня, и осторожно повесила его на плечики. Она надела ночную рубашку и забралась в постель, представляя, как он спит в комнате напротив. Но скрипучие шелковые простыни раздражали ее, и она выползла из-под них, уже совершенно не желая спать.

Ночь была тихой. Стоя посреди комнаты, она пыталась расслышать биение его сердца, но ее собственное стучало слишком громко, свидетельствуя о буре в ее душе. Раньше она испытывала такое из-за страха и отвращения, а сейчас – из-за чего-то нового и удивительного.

Она стянула рубашку через голову. Провела кончиками пальцев по ложбинке между грудями. Ее глаза закрылись. Голова откинулась назад. Она представила, что Пит видит ее, что он любит ее, и ощутила такую внутреннюю наполненность, что едва не закричала.

Но она не хотела этого. Она не хотела будить его. Поэтому она взяла старое одеяло, которого он касался, и завернулась в него с ног до головы. После этого она растянулась на полу и склонила голову на мягкую подушку надежды.

Дженни проснулась с отпечатками складок одеяла на щеке. Она знала, что Пит уехал. «Ну а чего еще ты ожидала? – спросила она у своего отражения в зеркале, стоя в ванной. – Зачем ему оставаться с тобой, если он может заполучить любую, кого только пожелает, будь она хоть в десять раз красивее, умнее и лучше сложена? Скажи спасибо, что он остался так надолго!» Она прополоскала рот, потом еще и еще раз, потому что противный вкус ужаса никуда не уходил.

Остается три дня. Дженни, пора что-то делать! Но что?

Она вычистила и так сверкающую ванную. Она вычистила и так сверкающую кухню. Она вытащила все из шкафа, перетряхнула, сложила обратно.

Наконец, надев бледно-голубую рубашку-поло, шорты, гольфы и спортивные тапочки – униформу «Нит Итс» для повседневной работы, – она вытащила из холодильника противни с тефтелями на шпажках и уложила их в переносной ящик Мириам. Перекинув ремень через плечо, она направилась в сторону города.

Туман был не такой густой, как обычно. Она не успела уйти далеко, когда мимо нее пронесся «Фэрлэйн» Мерля Литтла. Она продолжала смотреть под ноги, чтобы не увидеть приветствия, которого не было, но Бутовы дворняги исправно облаяли ее. Она почти поравнялась с домом, когда они сорвались с веранды и, истошно лая, бросились через газон к ограде. Пытаться подружиться с ними было бесполезно. Она пыталась, и не один раз. Ей представлялось, что они знают о ней все и, будучи животными, просто более прямолинейно, чем люди, выражают свою неприязнь.

– Тихо вы! – пробурчала она, проходя мимо, и посмотрела вперед. Заскрипели ворота Джонсонов, а дальше, благодаря тому, что туман поднялся, она смогла рассмотреть цветы во дворе у Фарина.

Дженни любила цветы. Лучшими – самыми лучшими – днями были те, когда флористы, работавшие с ними на каких-нибудь заказах, оставляли у двери остатки материала. Порой ничего ценного там не было. Временами же, однако, Дженни удавалось набрать вполне приличный букет. Цветы преображали ее кухню в уголок мечты.

Цветы семейства Фарина были хороши, клумба за клумбой самых разных оттенков, форм и размера, которые менялись от сезона к сезону. Дженни не могла сказать, что весенний розовый нравится ей больше, чем летний алый и голубой или осенний желтый и лиловый. Сейчас они как раз были там – бархатцы и ее любимые черноглазые гибискусы.