С царем и без царя - Владимир Николаевич Воейков

поселениях вне черты их общей оседлости, за исключением столиц и местностей, находящихся в ведении министра императорского двора и военного». Немедленно введенное в жизнь это правило дало в скором времени евреям возможность беспрепятственно распространяться по всем углам матушки-России.

По стопам представителей народа в Государственной думе шли и гласные городских дум, своими постановлениями вызвавшие со стороны государя императора, в одной из его резолюций, следующее напоминание:

«Благодарю за верноподданнические чувства и выражаю уверенность, что петроградское общественное управление, не отвлекаясь вопросами общегосударственной политики, приложит все силы к служению мне и Родине живою работой на пользу населения столицы в настоящее, тяжелое для нее время».

К сожалению, мало думали общественные деятели о служении царю и Родине: их исключительной заботой было возможно большее распространение произносимых с кафедры Государственной думы речей. Редактор «Русских ведомостей» профессор Московского университета Мануйлов обратился к председателю Государственной думы М. В. Родзянко с жалобой на военную цензуру, которой согласно установленным на время войны цензурным правилам должны были подвергаться как сообщения частных корреспондентов, так и подлинные думские речи. По-видимому, Мануйлову хотелось при содействии Родзянко добиться свободного доступа на фронт и в тыл нашей армии зажигательных речей, произносимых его единомышленниками.

17

Наши профессора * Воспитание русской молодежи в Швейцарии * Немецкий профессор

Как ни грустно в этом сознаться, но нельзя отнять у многих профессоров права на занятие одного из видных мест в истории разрушения Отечества. Преподнося молодежи готовые европейские идеи — «социализм», «либерализм», они постепенно доходили и до революции, под которой подразумевалось уничтожение всего русского, начиная с семьи. Создавая свою популярность путем подделывания под слушателей, профессора развивали в них дух протеста против всего исходившего от властей; особенную антипатию проявлял педагогический персонал по адресу военных, внушая мысль, что для молодого человека позорно вступать по окончании курса в ряды войск.

Вред такой работы заключался в том, что кончившие высшие учебные заведения студенты составляли кадры учителей средних учебных заведений, а из последних выходили оппозиционно настроенные народные учителя, которые, будучи менее развитыми, принимали на веру многое из того, в чем не отдавали себе отчета, и с таким багажом шли просвещать крестьянскую среду, давая ей, при полном отсутствии воспитания, очень мало образования; эти наставники совершенно не думали о том, чем заменить ими же подрываемые у крестьян нравственные и религиозные основы. Продуктом такой неправильной постановки образования явилась так называемая русская интеллигенция, которую К. П. Победоносцев в разговоре с министром внутренних дел Плеве определил следующими словами: «Интеллигенция — часть русского общества, восторженно воспринимающая всякую идею, всякий факт, даже слух, направленный к дискредитированию государственной власти; ко всему же остальному в жизни страны она равнодушна».

Смотря на вопросы воспитания и дисциплины как на лишний балласт, люди науки в то же время поощряли стремление зеленой молодежи принимать участие в политической жизни государства, причем принадлежность учащихся к левым политическим партиям составляла в глазах либеральных наставников профессоров не минус, а большой плюс.

В газете «Русь» от 27 января 1905 года помещена записка 342 ученых, к которым позднее присоединилось еще около 30. Польщенные хвалебными гимнами, воспеваемыми им еврейской прессою, эти ученые приходят к выводу, что академическая свобода несовместима с современным строем в России; присоединяясь к резолюции земских деятелей и заявлениям московской Городской думы, они высказываются за «политическую свободу» и за «привлечение свободно выбранных от народа представителей для осуществления законодательства».

В газетах «Наши дни» и «Русь» было помещено возражение президента Академии наук великого князя Константина Константиновича, в котором он, между прочим, говорит: «Вместо забот о привлечении свободно избранных представителей всего народа к осуществлению законодательной власти и к контролю над действиями администрации деятели ученых и учебных учреждений хорошо бы сделали, если бы позаботились о скором и святом исполнении своего высокого и ответственного учебного долга».

Всем известны результаты влияния таких ученых на пылкую молодежь, почему-то обыкновенно возглавляемую евреями. Менее владевшая собою, чем ее руководители, молодежь эта принимала активное участие в нарушении законного государственного порядка, за что подвергалась лишению свободы в виде арестов и ссылок. Мероприятия правительства против распространения революционной заразы истолковывались либеральными кругами как недопустимое в культурном государстве насилие над личностью, а на высылаемых или эмигрировавших бунтарей смотрели как на мучеников и жертв произвола деспотической власти. По миновании срока ссылки, а иногда и во избежание ее эти герои пополняли кадры революционной эмиграции, излюбленным местопребыванием которой была Швейцария.

Одним из виднейших борцов за свободу Родины был бывший фельдфебель Пажеского корпуса, камер-паж императора Александра II князь П. Кропоткин, который, окончив в Швейцарии свое высшее анархическое образование, переехал в Англию, где своеобразно проявлял свой интерес к Родине: когда наш царь должен был прибыть в Англию для ответного визита королю, князь Кропоткин настолько возбудил английские рабочие партии, что они устроили демонстрацию против приезда нашего царя и англичанам пришлось принимать меры к успокоению своих рабочих.

В своих «Записках революционера» князь Кропоткин дает совершенно ясное указание, под чьим руководством «развивалась» за границей наша русская молодежь. Благодаря его искренности можно составить точное представление, кто обрабатывал в Швейцарии главарей нашего революционного движения: центром интернационала была Женева; женевские секции собирались в огромном масонском храме «Temple Unique». Во время больших митингов просторный зал вмещал более двух тысяч человек, что служит показателем количества жаждавшей просвещения молодежи. Французские эмигранты-коммунары учили даром работников, слушавших курсы истории, физики, механики и пр. Уделялось время и участию в комитетах и секциях, заседавших по вечерам в боковых комнатах этого храма науки.

Как главнонаблюдающий за физическим развитием народонаселения России, я невольно близко познакомился с бытом учебных заведений и психологией как обучающих, так и учащихся. Впечатление от этого знакомства было далеко не то, которое я получил в одной из берлинских университетских клиник, где из-за операции пробыл после революции несколько месяцев. Однажды среди приходящих больных оказался старик с очень сложной болезнью. Было доложено директору клиники. Профессор собрал своих ассистентов. Когда все ознакомились с больным, профессор предложил высказать, начиная с младшего, суждения как о болезни, так и о способах ее излечения. Выслушав их мнения, профессор начал говорить сам. Когда один из присутствовавших молодых врачей позволил себе возразить ему, в ответ послышалось громогласное: «Ruhe! Ich spreche!» («Молчать! Я говорю!»)

18

Павел Орлов * Сухомлинов * Поливанов