Книга Блаженств - Анна Ривелотэ

— Привет, зайка, я долго болтать не буду. Хочу взять билеты на поезд на двадцать восьмое, в Москве буду тридцатого, ладно?.. Дней на пять. Йоши не будет против, если я остановлюсь у вас?

Обладание невозможно никем и ничем. К чему бы ни стремился человек, что бы ни завоевывал, чего бы ни желал страстно, эта страсть всегда одна и та же. Владеть. Мы хотим обладать знанием, силой, властью, талантом, деньгами, друг другом, хотим иметь семью, любовь, дружескую поддержку. Все равно, получим ли мы желаемое от рождения, заработаем тяжким трудом, дождемся, выклянчим, дотянемся и схватим, догоним и отберем, — мы не сможем владеть этим долго. Жизнь будет вести нас от потери к потере, тыча в каждую носом: обладание невозможно. Здесь, в этом мире, ничто не может быть нашим, кроме нас самих. Наши дети вырастут и покинут нас, наши подвиги забудутся, наши любовные истории закончатся. Есть только один способ мириться с таким положением вещей: раз и навсегда приучить себя к мысли, что все данное нам — в нашем вре́менном пользовании, и радоваться этому надо сегодня.

Но с тех пор как я была с Игорем, ревность ни на минуту меня не покидала. Даже несмотря на простые и мудрые вещи, открывавшиеся мне в каждом сахарном путешествии, она не ослабляла хватку. Я не упускала ни одной мелочи; ни одна деталь в поведении Игоря, могущая свидетельствовать о его пренебрежении мною, не могла остаться незамеченной. Я никогда не искала ему оправданий, напротив, старалась найти как можно более прямые и жестокие объяснения всему, что между нами происходило. Особенно бесилась я оттого, что он почти не врал мне. Он мог умолчать, не придать значения, обойти в разговоре опасный момент, но, будучи спрошен в лоб, отвечал честно. А за честность мне нечем было его наказать — я не знала таких наказаний.

Ревности было больше, чем любви, ее угли вечно тлели у меня под простынями. Ее избыток компенсировал мне нехватку всех остальных чувств. Ревность покрывала мою благодарность, как бык овцу. Я задавалась вопросом, кому же Игорь адресовал свое вечное утешительное «ну что ты, киска, я же тебя люблю». И мне казалось, я подменяю собой в его жизни не какую-то конкретную женщину, а собирательный образ, невстреченную возлюбленную. Пытаясь быть счастливым с одной рукой, он без всякого смысла рисковал своим будущим, и это не могло длиться вечно.

— Скоро заканчивается договор аренды. Надо подыскать другую квартиру.

— Займись этим, киска.

— А вдруг тебе не понравится то, что я найду?

— Это уже не имеет значения. Ищи для себя одной.

Игорь выглядел совершенно беспечным. Перспектива утомительного выяснения отношений как будто не тяготила его. Я невольно залюбовалась роскошной, пленительной легкостью, с которой этот человек выбрасывал меня из своей жизни. Истинно королевская манера, которую практически невозможно перенять. Неизвестно, что было в нашем союзе пагубнее для моего самолюбия: недостаток внимания со стороны Игоря или осознание того, что я никогда не смогу себе позволить подобного шикарного жеста. Как бы то ни было, презрение, которое он обнаружил по отношению ко мне и моим чувствам, меня очаровало.

Я потеряла Игоря, которым никогда не владела; по счастью, это не было долгим и печальным отчуждением, возникающим между людьми в конце их совместного пути. Перемена произошла в нем внезапно, явно и ярко. Он вдруг стал совершенно очевидно заполнен кем-то другим: его мысли, его время, его желание стремились мимо меня мощными теллурическими токами к неизвестному, не видимому мне ядру. По сравнению с этой магнетической силой, направившей его жизнь, моя ревность выглядела мелкой; она устыдилась, усохла и уползла. На смену ей явилась зависть, даже не зависть, так, счастливая эмпатия.

За все то время, что мы были вместе, Игорь неоднократно утверждал меня во мнении, что паши с ним представления о любви настолько далеки одно от другого, насколько это вообще возможно представить. Теперь полное приятие им моих больших и малых слабостей и причуд выглядело для меня милостивым царственным равнодушием. Но для появившегося в его жизни кого-то другого это приятие должно было стать выражением безусловного стремления к единению. Что ж, мне не трудно было уступить кому-то другому то, что мне самой никогда не суждено было взять. Лисицы всегда легко прощались с виноградом.

Мы не стали делать вид, будто хотим провести каникулы вместе. Игорь собрался в путешествие — я не потрудилась уточнить, с кем. А мне нужно было встретить Агнию, с которой мне предстоял так долго откладываемый разговор. Эта перспектива уже не пугала меня. В конце концов, с чего я взяла, что какие-то обстоятельства моей личной жизни могут ее расстроить? Может быть, нам обеим удастся еще раз все начать заново — что-то подсказывало мне, что нас ждут большие перемены.

Ну конечно же, жизнь ни в коем случае нельзя проедать бездумно, как червь проедает дорогу в яблоке, буравясь насквозь через свой маленький душистый земной шар, от полюса к полюсу. Жизнь надо экономить, или нет, экономить время, экономить саму себя для чего-то очень важного. И ни в коем случае не ездить на ночь глядя в опасное туманное Бутово к незнакомым людям и не есть у них лунного сахара, не запивать голубой водой. Иначе валяться тебе в мягких стенах, текущих пурпуром и бирюзой, шепчущих, раскачивающихся, расслаивающихся на воздух и цвет. Потому что лунный сахар телепортирует тебя прямиком в Бангкок и Паттайю, где расставлены на шатких бамбуковых мостках низкие плошки с живыми огоньками, где женщины похожи на смазанные фотоизображения. Они танцуют, и за тонкими их руками тянутся огненные следы, и черные лепестки дождем слетают с их пальцев. Там вода нежна, там, закрывая глаза, видишь сквозь кожу, как мириады бабочек осыпают твое лицо светлой пыльцой.

Там ждет тебя совершенный триптаминовый собеседник, мастер незаданных вопросов, этакий анимешный Рауль Дьюк, и вот, он втянет тебя в разговор, и в четыре глаза вы будете наблюдать за полосатой синей водолазкой, пытающейся удрать с табуретки. Она то распадается на нити ультрамариновых спагетти, то превращается в томно дышащую морскую губку, шевелящую пористыми гребнями, то принимает вид космического клеща, аккуратно прибирающего к бокам свои членистые ножки. «А вдруг она уже предала тебя и уходит к новому хозяину?» — «Ну что ты, посмотри на нее, как она может кого-то предать, такая полосатенькая?.. Она моя, я приручила ее». Забавно, и мило, и жутковато, и ни на что не похоже.

Ты будешь лежать в центре цветного ковра, в калейдоскопических узорах, слушать влажные хрипы и странные вздохи, надкусывать смешные груши, пульсирующие соком, купаться в божественной любви и ощущать оргастический трепет во всем теле. Вот в какую пучину погибели, в какой водоворот порока ввергнет тебя лунный сахар. Ты будешь счастлива в этом так непристойно, так на зависть всем копошащимся в тумане в шесть утра — тебя не простят.

Галлюцинации, фотопсия, добровольное безумие, токсический психоз, говорят нормальные люди, отказывающиеся от ночных путешествий на острова своей мечты. Такие путешествия не должны оставаться безнаказанными, пусть будет распад личности, передозировка, пожар, ОБНОН, дубинки, аспирация рвотных и каловых масс, лагеря и смертная казнь. На путешествия надо зарабатывать в поте лица, долгими месяцами, лететь эконом-классом, фотаться цифровой мыльницей. А иначе рухнет вся мировая экономика, все вавилонское нагромождение пойдет прахом и начнется полный беспредел.