Постель и все остальное - Эллина Наумова

Однако проверка затягивалась, хватка становилась все крепче, дыхание все жарче, топтание в пустой комнате возле дивана все навязчивей, а ее нормальной длины свитер оказался вдруг таким коротким, что еле прикрывал голый живот.

– Я пойду курить, – сказала Ирина, отстраняясь.

– Ненадолго… И продолжим, – загадал он, томно прикрыв глаза.

– Жди, мечтатель…

Она зашла в кухню, где болтали и квасили остальные, взяла пачку и зажигалку. Ей спокойно дружески покивали, и тут Ирина разозлилась. Она вылетела на лестницу, сгоряча захлопнув за собой дверь. Минут через пятнадцать выбрались с сигаретами все, кроме хозяина.

– Ты чего одна так долго? – спросила подруга.

– А я больше туда не вернусь. Где Ринат? – зарычала Ирина.

Тот смирно приблизился – лицо донельзя расстроенное, взгляд моет грязный кафель под ногами.

– Ты зачем меня сюда пригласил и привел? – накинулась на него новоиспеченная мегера. – Ты меня, а не я тебя, напоминаю. Чтобы самому посидеть с друзьями в тепле? Чтобы какой-то мужик вцепился в меня намертво и не отпускал? Мне делать больше нечего, только выслушивать бред и танцевать в чужом доме? Так я сама выберу, где, с кем и под какую музыку!

По мере эффектного выступления народ, посмеиваясь, удалился в квартиру, а Ринат засиял – сначала робко, потом откровенно.

– Извини, Ирочка, это недоразумение, я сейчас разберусь, – быстро говорил он победоносным голосом. – Он нам не друг, скорее хочет им быть, родители уехали, и позвал. Ты ему сразу очень понравилась, он же искренне это все… Я не хотел вам мешать… Ты смеялась… Я же не знал, что он тебя не пускает, я думал, тебе хорошо с ним… А ты… Конечно, конечно, ты со мной…

Возле двери квартиры они наткнулись на младшего брата хозяина, который возвращался домой с тренировки. Лет двадцати кудрявый блудоглазый атлет не хуже старшего понимал, зачем мужчине внешность. Пока Ринат где-то в недрах квартиры объяснялся с любителем медленных танцев, братец, наскоро выпив, принялся неторопливо кокетничать с одноклассницей Ирины. Похоже, о собравшихся в доме людях он знал совсем мало, кто тут чей, представления не имел. А та, наговорившись с тремя мужчинами об их серьезных делах, проявила интерес к легкому ровеснику. Он явно умел рассказывать женщине лучшее о ней самой и показывать во всей красе лучшее в себе. Возлюбленный ее занервничал, намекнул, что пора уходить. Но она потребовала чаю с тортом, нет, шампанского, и наглый юнец одобрил ее изысканный выбор. Скандалом уже не пахло, воняло, как тлеющим сигаретным фильтром. Ирина поднялась и молча стала одеваться. Вернувшийся к людям бодрый Ринат без вопросов последовал ее примеру. Доцент и представитель древней нации грустно уставились на стол с почти нетронутыми деликатесами, переглянулись и обеднили его на бутылку водки, сырную и колбасную нарезки и банку маринованных огурцов. И все равно разгоряченные братья могли вызвонить знакомых девчонок, напоить и накормить до отвала. Так что их жалко не было.

Незадачливые гости стояли в прихожей и ждали одну девушку, которой хватило ума быстренько к ним присоединиться. На улице, не сговариваясь, разошлись в разные стороны – подруга с другом выяснять отношения, доцент с многодетным отцом наслаждаться водкой и закуской на свежем воздухе, а Ирина с Ринатом гулять и целоваться до одури.

Так они гуляли и целовались остаток ноября и декабрь. Встречать Новый год Ринат пригласил Ирину к себе. А у нее был выбор: дома, на даче с приятелями из параллельной группы или в квартире в Оружейном переулке с девчонками из своей. Мама, естественно, отпускала дочь в центр. Пришлось врать всем, обзванивать ребят, чтобы не терзали домашний телефон после полуночи, и в одиннадцать нестись к Ринату. Ладно, хоть не одной, а с одноклассницей, которая легко утихомирила своего ревнивца. Они подбежали к условленному месту, где ждали их замерзшие, отчаявшиеся парни, без пятнадцати двенадцать. Даже поздороваться толком было некогда, да и воздуха в легких не хватало, но счастливое лицо Рината компенсировало все. Они еще минут шесть рысью скакали до трехкомнатной конуры в окраинной новостройке. Не успев переодеть обувь, лишь скинув в какой-то угол шапку и дубленку, с исколотыми морозом щеками и кучерявящимися на влажном лбу прядями, Ирина очутилась за столом с бокалом шампанского. Осмотрелась по сторонам уже в новом году.

Кроме доцента и представителя редчайшего этноса, которые снова забыли дома вроде бы имеющихся жену и научную подругу, вокруг клубились ярким легким шифоном несколько юниц восьмиклассниц. Оказалось, подружки сестры Рината. Они не сводили глаз с Ирины и ее одноклассницы, которые оделись с претензией на элегантность, а потом морщили носы и шептались, дескать, хоть бы в вечерних платьях явились, и что только ребята в них нашли. «В вечернем платье в это убожество – одна комната девятнадцать, вторая двенадцать, третья девять метров? В минимум дешевой мебели? И есть салаты, которые вы покромсали в советский хрусталь? Реклама вас погубит, девочки», – думала Ирина, вспоминая, как пришла в их возрасте к двоюродной сестре в студенческую компанию – размалеванная, на шпильке, с открытой спиной и глубоким декольте. Люди в джинсах и майках очень смеялись. Только один парень проворчал: «Ладно вам, ребенок думал, что мы шикарные», но тоже заржал. Так вот у Ирины не было ощущения – перед ней дети. Разве что малолетки, которые убивают бездумно и жестоко, не совсем представляя себе, что такое боль и смерть. Очень уж презрительно и злорадно щурились.

– Они собирались к кому-то, но в последний момент все отменилось, – сказал Ринат, заметив, что Ирина в упор разглядывает девчонок. – Пойдем в другую комнату, пусть смотрят телевизор, моют посуду и ложатся спать.

Пошли к нему, где, побросав на пол диванные подушки, расположились взрослые.

Тут был хороший музыкальный центр, книги и диски на стеллажах, шампанское, коньяк, фрукты, шоколад. И легко болталось с умными людьми про все на свете. Потом устроили конкурс тостов. Затем парни показывали незатейливые фокусы, к примеру вонзая ножи в кочан капусты, ловко поставленный доцентом себе на голову, когда его накрывали пледом. И еще живые картины и шарады, танцы и пение под гитару. Все было мило от старания развлечь девушек, понравиться им. Наконец, свободные мужчины ушли «поговорить о жизни со школьницами», а пленники своих увлечений стали танцевать при свечах и целоваться. Ночь стремительно кончалась. Они зачем-то еще ходили по соседям и поздравляли их, потом, уже утром, катались с детской горки во дворе. Ни до, ни после у Ирины не возникало потрясающего ощущения, что все делалось только для нее, причем своими силами и талантами. Это была трогательная самодеятельность, удовольствие раскрепощения, открытие души без надрывных исповедей и притворства.

Ринат отправил ее домой на такси, она проспала весь день. Напрасно он тогда решил не беспокоить ее первого января, а может, вынужден был праздновать с родителями и сестрой. Просто вечером до нее добрались и девчонки из центра, и приятели с дачи. Кто-то из них привел с собой Костю. Они только взглянули друг на друга, и Ирина отдала ему все, что предназначала Ринату. Не физически, это случилось позже. Но нежно взращенная в ней одним готовность к безумию досталась второму, правда чем-то похожему внешне. Костя был гораздо обеспеченнее, но не в деньгах и связях дело. Ирина и сейчас могла бы поклясться в этом, а тогда в клятвах нужды не было – она знала себя и верила себе беззаветно. Останься она с Ринатом, он нашел бы способ заработать. Красть не хо тел, но светлая голова и железная воля не про пали бы. А в Косте сквозь лоск всегда просвечивал мелкий спекулянт. Ирина часто обманывала себя, но обманывалась редко. Что-то с ней тогда стряслось, вот и все. И ес ли бы смысл жизни был в том, чтобы согласно мотать головой, читая романы о таких же дурах, то она его обрела. Но и для этого ей еще предстояло расстаться с Костей. Ринат позвонил второго, радостный, куда-то звал, что-то невероятное обещал. И услышал правду. Умолял одуматься, кричал, что любит. Ирина попросила прощения и швырнула трубку, не успевшую нагреться в ее холодной ладони. Месяц от него не было ни слуху ни духу. Но однажды он встретил ее возле подъезда. Сказал, что не может так, что от нее зависит его судьба. «А что еще говорить любящему и преданному? Разве что оскорблять», – трудно подумала Ирина и снова тупо извинилась. Он круто развернулся и быстро, размашисто зашагал прочь. Она понимала, что дрянь, что надо его окликнуть и забыть про Костю, но только ссутулилась и поплелась домой. И уж там пару суток измывалась над собой, доказывая недоказуемое. Но убедила, что так лучше.