Глубокое бурение - Алексей Лукьянов

— Ну и хамло же ты, Мумукин! — Сууркисат больно ткнул товарища под ребра. — Ты что, не видишь: ребенок потерялся?

— Можете не шептаться, я все равно услышу, — всхлипнул великан.

Как ни странно, голос мальчика не обладал никакими чрезмерными характеристиками — обычный детский голос.

— А ты кто, малыш? — не унимался Мумукин.

— Кинконг.

— Это имя такое?

— Нет, это… — Мальчик высморкался, и сопли проплыли мимо шлюпки огромным зеленым маслянистым пятном. — …Национальность.

— Так вот оно что… — Тургений проследил движение пятна. — А как звать тебя?

— Власом…

— Какой тебе годик?

— Восьмой миновал…

— Сколько? — не поверил Трефаил.

— Восьмой миновал, — виновато повторил мальчик. — Три года назад.

— Так это получается одиннадцать, — подсчитал Мумукин.

— А я только до восьми считать умею, — признался кинконг.

После непродолжительного молчания Трефаила озарило:

— А до земли далеко?

— Не, тут рядом остров, — с готовностью ответил Влас. — Их тут вообще очень много, но этот самый маленький, пока я его по береговой линии обхожу, успеваю восемь раз по восемь сосчитать до восьми раз по восемь.

— Что же ты кушаешь, маленький? — проявил заботу Мумукин.

— Дяденек, иногда тети попадаются, — потупился мальчик.

Тургений грохнулся в обморок. Сууркисат с укоризной посмотрел на малыша.

— Еще раз так пошутишь — уши оборву.

— Я же не ушами шутил…

— Не препирайся, а то и глаз высосу.

Через десять минут шлюпку путешественников вынесло на песчаную отмель. Взору предстала стена акаций, и никаких следов пребывания человека, если не считать конусообразной башни, вершина которой терялась в клубах смога.

— Всем слушать меня! — распорядился Трефаил. — Заходим в здание, спрашиваем, где находимся, и если мы ушли далеко — просим политического убежища.

— А я туда не влезу, — пожаловался Влас.

— Будешь охранять, — не смутился Сууркисат. — Мы пошли.

Кто же знал, что в башне их ждет засада?

Кафка не стерпел оскорбления, он жаждал реванша. Он рекрутировал из чурекской диаспоры десяток самых отъявленных тыкчтынбеков, усадил в паролет и выбрал самое безлюдное место на Сахарине (этим местом оказалась местная обсерватория). По мнению Эм-Си, именно там будут прятаться изменщики. И тогда он отомстит…

— Кто там? — Пожилой астроном Хольмарк Ванзайц отворил дверь, в которую нетерпеливо постучались. За дверью переминались, тяжело дыша, темноволосые рослые крепыши с характерными длинными горбатыми носами. — Вы на экскурсию?

— Смотреть вниз!

Ученый послушно опустил глаза, увидел Эм-Си и участливо улыбнулся:

— Чего тебе, малыш?

Сокрушительный удар поддых отбросил астронома в глубину комнаты.

Неистовый карлик набросился на Ванзайца и начал наносить беспорядочные удары по чему попало. Попадало, кстати, не по Хольмарку: во время падения он попытался ухватиться за что-нибудь и опрокинул на себя вешалку с тулупом, пальто, штормовкой, зонтиком, шляпами, шапками, кепками и еще не одним десятком наименований, так что Эм-Си изрядно взмок, пока осознал, что сражается со скафандром для подводных работ.

— Мальчик, как тебе не совестно…

Хольмарк и пикнуть не успел, как Эм-Си переключился на него.

— Говори, сиктым на кутак, кто такой и что здесь делаешь, а?

— Хольмарк Ванзайц Унд Зыпцихь, работаю я здесь, — послышался сквозь сдавленные рыдания ответ.

— Судьбу предсказываешь, звезды считаешь, да?

— Наблюдения веду, — уточнил Хольмарк.

Эм-Си с подозрением прищурился:

— Шпионишь, да?

Тут уж пришло время удивляться астроному.

— Почему шпионю? За приборами смотрю, показания снимаю, записываю, выводы делаю…

Эм-Си ничего не понял про приборы, но человек, который снимает показания и делает выводы, — это уже наполовину котовец. Кафка неохотно слез с ученого и представился:

— Эм-Си Кафка. Над чем сейчас работаете?

Карлик по-хозяйски обошел рабочий кабинет астронома.

Унд Зыпцихь задумался: рассказывать ли об открытии? Решил, что ничего страшного не произойдет.

— Осмелюсь доложить, что я сделал величайшее открытие со времен Альберта Однокамушкина.

Кафка не знал не только автора знаменитого «Е равно эм це квадрат», но и вообще об отраслях научной мысли. Впрочем, как и любой увлеченный человек, Ванзайц считал, что все вокруг тоже увлечены.

— Дело в том, что небо — твердое.

— Что-о?.. — Глаза Кафки побелели.

Астроном подробно рассказал о своих многолетних наблюдениях и опытах. Все теоретические выкладки Эм-Си пропустил мимо ушей, но главное усвоил сразу: открытие опасно, но обещает головокружительные перспективы.

— Откуда знаешь? — прервал он речь астронома.

— Вычислил, — пожал плечами Хольмарк.

— И любой может вычислить? — уточнил Кафка.

— Да, — кивнул астроном, уверенный во всепобеждающей силе разума.

Всех, кто умеет считать, придется убрать, решил чурек. Потом вспомнил о цели визита:

— К тебе никто не приходил, пока меня не было?

— Нет.

Значит, сейчас придут, потер руки Кафка, отодвинул кресло, в котором обычно сидел Ванзайц, и велел:

— Спрячь моих людей.

— Куда?

— Шкаф у тебя есть?

Шкаф у астронома и вправду имелся, в соседней комнате, и даже очень большой, но, по разумению Хольмарка, десять здоровенных парней вряд ли туда влезут.

— Всех? — уточнил Унд Зыпцихь.

— Желательно.

Скромный старик с сомнением посмотрел на рослых чуреков, покачал головой и обернулся к Эм-Си:

— А они меня послушаются?

Кафка распорядился, чтобы бойцы подчинились воле астронома.

В спальне стоял невероятных размеров платяной шкаф, в котором без труда могли разместиться пять мужчин средних габаритов.

— Полезайте, — пригласил ученый.

Тыкчтынбеки послушно направились внутрь. Первые четверо вошли относительно легко, потом дело пошло хуже — места явно не хватало.

Юные чуреки вопросительно смотрели на ученого, но тот повторил:

— Главный сказал, чтобы все.

Пришлось утрамбовываться. Шестеро втянули животы и постарались уменьшиться в размерах, что им частично удалось, но более шести не влезало. Хольмарк подумал и принял нестандартное решение: над головами успевших спрятаться парней оставалось места вполне достаточно, чтобы туда в горизонтальном положении влезли оставшиеся четверо — ежели, конечно, потеснятся.