Невидимый флаг. Фронтовые будни на Восточном фронте. 1941-1945 - Питер Бамм

– Самые добрые пожелания от майора Фельдмана. Он прислал вам двадцать русских для строительства бомбоубежища.

Фельдман прислал нам военнопленных. Не докладывая никуда об этом официально, он просто отправил их к нам.

У нас не только не было возможности охранять пленных, но мы даже и не хотели этого делать. Мы просто попытались завоевать их симпатии, надо сказать, только один из них впоследствии сбежал; все другие остались служить в роте, через некоторое время превратились в добровольных помощников и стали носить немецкую форму.

Однажды к нам подошел старший сержант из нашей роты, у которого было письмо от вдовы человека, умершего в нашем госпитале. Он получил ранение в брюшную полость в 3 часа утра и был доставлен к нам час спустя. Я сделал ему операцию, но его не удалось спасти. Через 3 дня он умер. Мы отправили вдове все его личные вещи.

Сейчас его вдова писала о том, что она получила письмо от своего мужа, которое он ей отправил вечером накануне гибели. В этом письме он писал ей, что собирается отослать ей 400 марок, которые ему удалось сэкономить, на следующий день. Однако эти деньги так и не дошли до нее, а среди личных вещей, которые мы ей отправили, было всего 20 марок.

Это было совершенно невозможно, чтобы эти деньги были украдены. Подобные вещи в нашей роте просто никогда не случались. Водитель «скорой помощи», который доставил раненого солдата, служил в нашей роте чуть ли не дольше всех. Санитаром, который ухаживал за раненым, был сержант Германн. Отправкой личных вещей занимался сержант Кинцль.

Мы обратились за помощью к майору Фельдману, так как раненый был из его батальона. Майор занялся расследованием и выяснил, что солдат на самом деле написал это письмо и передал его почтальону; затем он проиграл эти 400 марок в карты, потом отправился в караул, где и был ранен. Тех солдат, которые играли с ним в карты, он заставил вернуть деньги, и они были отправлены вдове.

Когда лето закончилось, днем стало заметно холоднее. Активность противника возросла. Это был верный признак того, что русские что-то замышляют.

Майор Фабрициус отправился домой в отпуск. Командный пункт дивизии находился всего в нескольких километрах от нас, на другой стороне холма. Из штаба открывался широкий вид на заросли камышей вблизи Кубани. На реке обитало немыслимое количество птиц, которыми правили несколько величественных лебедей. Фабрициус пришел к нам рано утром, чтобы попрощаться, и мы расположились на небольшой террасе, имевшейся перед нашей хижиной: двое старых друзей, которым многое надо было обсудить. В течение лета становилось все более и более очевидно, что «партия проиграла войну». Но в то время мы еще не особо задумывались над тем, что будет лично с нами.

Фабрициус объяснил мне, что стратегически важные события, которые произошли этим летом в России, явились неизбежным следствием ошибок, допущенных в 1941-м и 1942 годах. Новые ошибки, которые Диктатор совершает раз за разом, можно объяснить только тем, что он сам уверовал в миф о своей стратегической гениальности.

Как раз перед нами располагалось кладбище дивизии. Позади него солнце отражалось в глади Курганского лимана, населенного громадным количеством птиц. Мы прикинули, следует ли нам отводить нашу часть. Однако это было невозможно. Что с нами случилось, если старые степные лисы, которые знают внутренность и изнанку войны, отойдут в тыл, а фронт оставят оборонять новобранцам, которым еще предстоит всему научиться? Разве мы не хотели победить? Японцы в Карачи! Мы оба рассмеялись. Они даже не осмелились напасть на Индию.

Однако они захватили всю восточную часть Азии.

Как крысы в западне? Китай больше России.

Больше, чем Россия!

Мокасин, который был непревзойденным мастером в искусстве приготовления турецкого кофе, сделал великодушный жест. Затем появился сержант Германн, небрежно отдал честь, достал из своего кармана листок бумаги и с важным видом объявил о производстве майора Фабрициуса в почетные рядовые медицинской службы. Он вручил ему полкилограмма кофе, который теперь находился в его распоряжении. Фабрициус рассмеялся и поблагодарил его. Затем он сел в машину и, помахав на прощание, исчез в громадном облаке пыли. В этом же облаке исчезло и мирное лето. Через 3 дня мы похоронили генерала; он погиб по дороге к боевым позициям, его машина налетела на мину, и взрывом ее разнесло на куски. Мы похоронили его среди солдат на кладбище, расположенном на берегу Курганского лимана. Похороны прошли со всеми воинскими почестями в присутствии командующего армией, сверху всю церемонию прикрывала эскадрилья истребителей.

Через несколько недель на могилах не осталось ни одного креста.

Наконец, настал день «X». Начиная примерно с конца лета становилось все более и более очевидным, что Таманский плацдарм придется эвакуировать. Вся операция была продумана вплоть до мельчайших деталей. И была проведена в соответствии с намеченным планом.

Ситуация была отнюдь не простая. Русские сконцентрировали значительные силы для наступления на наши позиции, и мы, вероятно, опередили их всего на несколько дней; было ясно, что они сделают все возможное, чтобы нанести нам как можно больший урон. Их планы были сорваны. Проведенную эвакуацию можно считать образцом оперативного искусства, разработанного Генеральным штабом; по всей видимости, на ее примере каждый год в Академии имени Фрунзе в Москве до сих пор рассказывают молодым штабным русским офицерам, как вообще надо проводить подобные операции.

В последние дни перед эвакуацией нас не только усиленно бомбили с воздуха, но и обстреливали из артиллерийских орудий. Русские ввели в действие батарею новых дальнобойных орудий калибра 8,8 сантиметра, установленных в зарослях ивняка на болотах, откуда они могли легко нас достать. Однако возведенные нами в течение лета укрытия спасли нас от неоправданных потерь, и теперь мы делали операции под землей. У нас даже была проточная вода, которая поступала из бетонного резервуара, расположенного на крыше бункера. В день «Х2» мы передали этот бункер другой медицинской роте, которая не могла больше оставаться в станице Курганской, потому что ее очень сильно бомбили, и их искреннее изумление от увиденного компенсировало нам все страдания от расставания с нашим детищем.

Мы открыли полевой хирургический госпиталь в Голубицкой, к западу от Темрюка. Наш госпиталь для легкораненых был расформирован некоторое время назад, и все медицинское оборудование было отправлено в Крым. Рота сформировала две независимые друг от друга полевые хирургические группы, которые были весьма подвижны и снабжены только самым необходимым; наш второй хирург был включен в одну из них, а молодой военный медик – в другую; меня вызывали туда, где в этом возникала наибольшая необходимость. Обе группы имели в своем распоряжении грузовики и машины скорой помощи, но на всякий случай – поскольку в любой день могли пойти дожди – мы приберегли несколько крестьянских телег. Все это было сплошной импровизацией; но эта импровизация была основана на накопленном нами громадном практическом опыте.