Невидимый флаг. Фронтовые будни на Восточном фронте. 1941-1945 - Питер Бамм

Самое яркое воспоминание, оставшееся у меня в памяти от лета, проведенного на Таманском плацдарме, – это пыль. Она покрывала дороги многосантиметровым слоем; всем повозкам, всем всадникам, всем солдатам приходилось передвигаться в густом облаке пыли. Мы все были постоянно покрыты пылью. Мы постоянно ощущали ее у себя во рту и как-то подсчитали, что каждый из нас за месяц съедает ее чуть ли не килограмм. Гарлофф успокаивал нас рассказами о том, что каждой лошади для нормального функционирования ее кишечника необходимо съедать примерно такое же количество песка в месяц.

Когда по вечерам мы въезжали в Темрюк, нам часто приходилось двигаться среди перегоняемых стад крупного рогатого скота, каждое из которых насчитывало до нескольких сот животных. Пыль, поднимаемая их копытами, была настолько плотной, что впереди ничего не было видно, и ехать было невозможно. Садящееся солнце испускало последние красные лучи, и из дымящихся клубов пыли, заполненных криками погонщиков, мычанием животных, гавканьем собак, внезапно появлялись громадные головы, увенчанные рогами, проходили прямо перед нашей машиной, а затем исчезали в клубах пыли. Но из этого лета в моей памяти осталась не только пыль. На самом деле мои воспоминания о нем – и это достаточно примечательно – в целом доброжелательные и теплые. Только спустя много лет я понял, до какой степени мы сами себя вводим в заблуждение так называемыми соображениями общего порядка. Мы полагаем, что сами мы вели себя «порядочно», а вот русские – нет. Ни одна из их многочисленных атак против Таманского плацдарма не увенчалась успехом, и их потери были просто ужасающими.

Что касается партии, ни один из ее представителей не появился на этом проклятом полуострове. В своем близком кругу мы все еще без опаски могли говорить о том, что думаем, в некоторой степени мы жили вне идеологических установок, господствовавших в рейхе. Когда спустя несколько недель я вновь встретился с Фабрициусом, он приветствовал меня такими словами:

– Итак, мой друг, о чем говорят в высших кругах Вены? Они все пораженцы, это я точно знаю. Что нового слышно о Винни?

На самом деле Черчилль – живое воплощение британского льва – имел среди нас громадную популярность. Мы изобрели бутерброд, который состоял из слоев сыра «Грюйер», копченого осетра, а также икры, и назвали его «Уинстон Черчилль».

Однажды ко мне пришел один молодой офицер, служивший в разведке, чтобы посоветоваться со старым доктором относительно проблем, которые стали его беспокоить с наступлением зимы. Он занимал некий ответственный пост в гитлерюгенде, и я знал, что он во что бы то ни стало пытается себя проявить. В армии было много людей такого типа, и почти все они были прекрасными солдатами. У меня не было другого выбора, кроме как изложить упрямые факты против его пускай и трогательного, но опасного идеализма; и поскольку это означало полное крушение его прежних представлений о мире, это могло привести к очень серьезному нравственному и душевному кризису. Убежденный, что я являюсь изменником их дела, он мог запросто донести на меня властям.

Но ничего подобного не случилось. Он переосмыслил наш разговор и однажды пришел ко мне, прямо спросив, почему я продолжаю служить в армии. Он был полон бескомпромиссной решимости, которая является настолько же привлекательным, насколько и легковесным свойством юности.

И на самом деле, почему я до сих пор продолжаю служить? Возраст, трудные годы службы в России – поэтому, даже в соответствии с действующими уставами, в любой момент я мог требовать, чтобы меня перевели в один из госпиталей, расположенных на территории самой Германии. Так почему я этого не делаю?

Как правило, наши поступки диктуются не какой-нибудь одной причиной, а целым их комплексом, который может запросто включать в себя самые разноречивые мотивы. Первую из имевшихся у меня причин можно изложить словами Талейрана, который занимал пост министра иностранных дел Франции при различных режимах. Однажды он сказал: «Превыше всего – честь». Моя вторая побудительная причина была более специфической – мне нравилось испытывать то чувство опасности, которое появляется под артиллерийским огнем противника. Третья из имевшихся у меня причин была чисто исследовательской, своего рода тяга к научным наблюдениям: эта же тяга гонит метеорологов в снежные бури Гималаев, геологов к кипящему жерлу вулкана, а этнологов – к охотникам за черепами, живущими в верховьях Амазонки. Должны быть очевидцы, которые затем смогут точно рассказать, что здесь на самом деле происходило.

Настоящие специалисты – хирурги начали постепенно покидать полевые хирургические госпитали. Их места занимали представители следующего поколения: это были доктора, которые учились своему мастерству уже здесь. Никто не имеет права осуждать асов хирургии за то, что они добивались перевода на более престижную работу, поскольку с чисто профессиональной точки зрения работа в полевом хирургическом госпитале является достаточно однообразной, а надо было развивать целые отрасли хирургии, которые в противном случае могли быть просто утеряны. И, вернувшись в тыловые госпитали, они творили настоящие чудеса, помогая раненым встать на ноги. Но спасение жизни раненого в первую очередь зависело от того хирурга, к которому он попадал в первую очередь. Ни я, ни Ромбах не могли предать нашу роту, которая за многие годы превратилась в слаженную и эффективно работающую команду.

Мы сконцентрировали свои усилия на борьбе с малярией, и к этой борьбе были привлечены не только войска, но также и гражданское население. В результате обследования большой группы пациентов было установлено, что увеличенная селезенка является одним из симптомов хронического заболевания малярией среди значительной части русского населения. Дети выглядели особенно бледными, несчастные маленькие существа с распухшими животами и ногами, напоминавшими спички. Войска снабжали продуктами тех немногих русских, которые остались в станице, поэтому с местным населением у нас были хорошие отношения. Вместе с тем было отнюдь не легко убедить их принимать противомалярийные таблетки, после которых через некоторое время кожа приобретает желтоватый оттенок.

Мы должны были составить полный список местного населения, чтобы контролировать состояние его здоровья. Эта перепись сильно встревожила людей, и нам пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить их в том, что у нас нет дурных намерений.

Был отдан приказ об обязательном лечении всех, проживающих в этой местности. Plasmodium laveran, микроорганизм, который вызывает малярию, не разбирается, кто победитель, а кто побежденный. Большой уровень заболевания малярией среди войск можно было понизить только в том случае, если лечить также и гражданское население. В это же самое время мы провели кампанию по истреблению малярийных комаров, которые передают Plasmodium malariae от одного человека к другому. Исследования показали, что инфицирован только один комар из 10 тысяч, но даже этого количества комаров было достаточно, чтобы довести число заболеваний до уровня эпидемии.

Среди 500 обследованных лиц из числа гражданского населения мы выявили 23 новых случая заболевания малярией и, к нашему ужасу, не менее 11 случаев заболевания тифом.

Тиф передается через вшей, и мы постоянно находили их у себя на теле. Летом это бедствие не так распространено, как зимой, поэтому, соответственно, и опасность распространения тифа не так велика, хотя она всегда существует. Мы создали специальный лагерь для гражданских лиц, больных тифом, в удаленном месте, но, тем не менее, несколько врачей и санитаров все-таки заразились тифом. Уровень смертности среди больных тифом был чрезвычайно высок.