Наше счастливое время - Кон Джиён

– Правда… мне ужасно жаль. Я знаю, что этими запоздалыми извинениями прошлого не вернуть… Но на самом деле я сожалел от всей души. Если бы только я мог искупить свой грех, хоть для этого потребовалось бы и умереть… Я бы пошел на это десятки раз. Когда прокурор, рыча, разносил меня в пух и прах, я не чувствовал ни капли раскаяния… Я не собирался просить прощения, даже если бы меня повесили прямо там… А теперь мне внезапно стало ужасно жаль, и это произошло само собой…

Он закрыл глаза. Из-под ресниц текли слезы. Могу заверить, это не выглядело пошло. У меня и в мыслях не было читать ему нотации, но этот искренний монолог привел в смятение мою душу. Мне было все сложнее считать, что тот Чон Юнсу – главное действующее лицо в деле об убийстве в районе Имундон, о котором я искала информацию в Интернете, – и этот Чон Юнсу, с которым я сейчас встречаюсь, – один и тот же человек. Порой на наших встречах меня преследовала мысль: мог ли он на самом деле изнасиловать девушку и убить человека? Мы сидели с ним лицом к лицу, улыбаясь и попивая кофе, а сердце у меня болело. Конечно, звучит глупо, но я хотела спросить его: «Неужто ты не мог не делать этого?» Совсем как тетя Моника, бывало, спрашивала меня, пристально глядя мне в глаза: «Тебе обязательно было так поступать?»

– Вспоминая те события… Вам, наверно, трудно будет в это поверить, но я не знаю, почему я так сделал. Такое чувство, будто я смотрю фильм про самого себя. По правде сказать, даже когда я устроил сцену с заложниками и когда меня схватили, мне и тогда казалось, что все происходит не со мной. Однако беда в том, что это был я. И нельзя ничего вернуть, нельзя сказать: «Я виноват, простите меня…» Только сейчас я понял… что это был я!

Его трясло. Офицер Ли протянул ему салфетку. Юнсу взял ее и вытер пот со лба.

– А еще…

Уставившись в промокшую от пота салфетку, он добавил:

– Для меня впервой разговаривать с кем-то в уважительном тоне. Обращаться к кому-то на «вы»… Впервые в жизни мне пришло в голову, какой замечательный у нас язык!

Я развернула купленный по дороге кимбап[19]. И протянула ему вилку, которую захватила из дома, предусмотрев, что он не сможет есть палочками. Он отказался, и мы лишь потягивали только что заваренный зеленый чай.

– Вы, офицер Ли, тоже расскажите что-нибудь начистоту. Мы с Юнсу делимся тут забесплатно, а вы слушаете наши признания и даже зарплату за это получаете, – решила я разрядить обстановку.

Офицер Ли, усмехнувшись, ответил:

– Я не шибко разговорчивый… Да и признаваться особо не в чем… Единственное, в чем я могу вам открыться, что я, как и вы… тоже… малость безбашенный.

Мы от души рассмеялись. Казалось, в этот момент трое безбашенных сблизились, как друзья. И в те минуты смерть, смятение, мысли об убийстве, время страхов и проклятий отступили на задний план. Понятно, что там, за незримыми кулисами, все это гремело и рокотало, напоминая яростные удары гонга, но мы изо всех сил избегали разговоров об этом. Мне было страшно. Так за этими еженедельными трехчасовыми встречами сменилось одно время года.

Синий блокнот 14

И вот однажды я встретил одну девушку. Она работала в парикмахерской недалеко от места, где я жил. Многие из наших пытались за ней ухлестывать, но, как ни старались, красотка не обращала внимания. Я запал на нее, когда ходил стричься и хотел заплатить больше, чем требовалось, однако она отказала, заявив, что не возьмет у того, кто занимается грязными делишками. Гордячка отшила меня с дерзким и наглым видом, и я даже сперва подумал, что бабенка-то бывалая, но мои предположения не подтвердились.

Я полюбил ее. Да и она, видно, не была равнодушна ко мне. Когда я сказал ей, что хочу жить вместе, она поставила неожиданные условия: сначала необходимо пожениться, а если это случится, то я должен все бросить и уехать далеко, начать абсолютно новую жизнь… Сказала, что бандитов она на дух не переносит, поэтому спросила, способен ли я на это… Мне было трудно решиться, ведь я ничего не умел. Если честно, меня беспокоило, что физическим трудом не заработаешь и одной десятой тех легких денег, которые можно было получить, провернув всего лишь несколько краж. Если жениться, то и о жилье надо позаботиться, а черной работой и за сто лет, скорее всего, на свой угол не наскребешь. Однако тогда мне казалось, что вместе с ней я могу горы свернуть. Мы уехали. Она работала в парикмахерской, а я занимался доставкой в местном магазинчике. Было тяжело, но это были счастливые дни. И вот однажды она забеременела. Но радость длилась недолго. Как-то ночью у нее заболел живот, я на загривке отнес ее в больницу, и оказалось, что беременность внематочная. За срочную операцию нужно было заплатить три миллиона вон. Сказали, что надо торопиться – жизнь матери под угрозой. Она, глядя на меня, говорила, что ей страшно. Мне тоже было страшно. Я не мог оставить ее умирать, как Ынсу. Мне пришлось положить ее в больницу, и потом я обратился к старому приятелю, которому я одолжил денег, когда мои дела шли в гору. На одном дельце я порядочно поживился и теперь хотел получить долг обратно. Но у него денег не оказалось, но его приятель сделал мне предложение: «Давай провернем одно дельце, и баста». Выхода не было. Я думал, это будет мой самый последний раз.

Струи воды в фонтане танцевали в такт красивой мелодии. Возле него бегали ребятишки с мороженым в руках и медленно прогуливались нарядно одетые пары в ожидании концерта. К центру искусств я приехала раньше назначенного времени, поэтому можно было не торопиться, и я зашла в кафе под открытым небом. Один сезон быстро сменялся другим – время скоротечно. Прошла неделя с окончания семестра. Глядя на прохожих, я вытащила из сумки маленький альбом и машинально стала делать наброски: девочек в пышных кружевных юбочках, напоминающих пачки балерин, мальчиков в шортах с разноцветными шарами в руках, женщин, держащих под руку кавалеров, в платьях без рукавов, демонстрирующих изящную линию плеч. Это был летний вечер, деревья источали густой терпкий аромат, заглушающий запах увядших цветов. Я вдруг перестала рисовать и задумалась, счастливы ли они… Раньше, словно бродяга из темного закоулка, заглядывая в освещенные окна, я думала, что все люди счастливы. Иногда даже представляла, что за этим окном счастье тихо ждет меня, как серебряные приборы на столе. Стоит только оказаться рядом, и я стану счастливой. Каждую ночь я не могла уснуть от обиды, словно меня одну выгнали в никуда и я бреду босиком по бесконечной ночной дороге. Однако уже тогда я поняла, что нельзя находиться лишь на одной стороне счастливой или несчастной страны. Все бывают счастливы и несчастливы понемногу. Хотя, возможно, и это было не совсем верно. Если поделить всех людей в мире на две категории, то, скорее, образовалось бы две группы: в одной несчастны временами, в другой же несчастья постоянны. Как сказал Камю, счастливых нет: существуют лишь люди, сердца которых обеднены счастьем в большей или меньшей степени.