Как работает музыка - Дэвид Бирн

А может, и нет. В ответ на эту тенденцию некоторые музыканты решили вернуться к аналоговой записи, а некоторые пошли по извращенному пути, пытаясь достичь как можно более лоу-файного звучания – плохого настолько, насколько это могло сойти им с рук. Они хотели уйти от цифровой чистоты. Но почему плохое качество, нечеткость и искажение каким-то образом делают музыку более аутентичной? Идея проста. Если кто-то признает, что четкие и чистые записи по своей сути бездушны, то верно и обратное – все грязное и грубое идет прямо от сердца. Возможно, это не слишком логично, но именно так нам свойственно думать. Все это последствия распространенного убеждения, отождествляющего новые технологии с неаутентичностью. Плохое – даже поддельно плохое – с этой точки зрения приравнивается к лучшему. Это сбивает с толку, так как бóльшая часть цифровой музыки звучит совсем не «плохо». Наоборот, она звучит – в традиционном смысле – хорошо: чисто, безупречно, с полным диапазоном частот. Хотя звучание менее богато по сравнению с предыдущими технологиями, оно обманывает слух, заставляя думать, будто звук стал лучше. Но именно это блестящее, глянцевое качество многие поклонники музыки считают подозрительным. И в отместку они явно переоценивают легко слышимые недостатки предыдущей эпохи – шипение, треск и искажение. На мой взгляд, истинность и душа лежат в самой музыке, а не в царапинах и щелканье старых пластинок. Таким образом, в то время как чистота и «совершенство» многих современных музыкальных произведений не являются гарантией незабываемого музыкального опыта, противоположное им – тоже не гарантия.

Если, следуя примеру телефонной компании, мы говорим о коммуникации и передаче информации, то, возможно, некоторые из звуковых богатств пластинок действительно излишни и могут быть устранены без серьезных потерь. Применимо ли это и к речи? И да и нет. Во-первых, в музыке, по сравнению с речью, больше всякого разного происходит одновременно. Смотреть на репродукцию картины, конечно, не то же самое, что стоять перед оригиналом, но эмоции, намерения, идеи и впечатления могут быть переданы и таким образом – даже через дешевую репродукцию. Точно так же я могу быть растроган до слез действительно ужасной записью или плохой копией хорошей записи. Стал бы мой опыт мощнее, если бы качество было выше? Сомневаюсь. Так какой в этом смысл?

Однако наступает время, когда богатство зрительного или слухового опыта настолько убывает, что коммуникация – в данном случае наслаждение музыкой – становится неразборчивой. Но как мы можем это определить? Я впервые услышал рок-, поп- и соул-композиции на дрянном транзисторном радио, и они полностью изменили мою жизнь. Качество звука было ужасным, но этот жестяной звук передавал огромное количество информации. Хотя это была новостная аудиопередача, социальный и культурный подтекст, скрытый в музыке, возбудил меня наравне со звуком. Эти внемузыкальные компоненты, которые неслись вместе с музыкой, не требовали сигнала высокого разрешения – «приемлемого» звучания хватало. Я не утверждаю, что жестяной звук должен считаться удовлетворительным или желательным или что мы не должны стремиться к чему-то большему, чем «приемлемое» звучание, но удивительно, сколько может передать низкокачественная информация. На живых концертах тоже редко бывает идеальный звук, но они все равно производят сильное впечатление.

Теперь я начинаю спрашивать себя: а что, если нечеткость и двусмысленность, присущие сигналам низкого качества и репродукциям, – факторы, позволяющие зрителям или слушателям «войти» в произведение? Я знаю по своему опыту написания текстов для песен, что некоторые детали, такие как имена, локации, местные реалии, желательны: они закрепляют произведение в реальном мире. Но то же самое делают и двусмысленности. Позволяя слушателю или зрителю самому заполнить пробелы, завершить картину (или музыку), произведение обретает индивидуальность, и аудитория может найти в нем отсылки к собственной жизни и ситуациям. Люди сильнее вовлекаются в произведение, и становятся возможными близость и вовлеченность, которые не так уж совместимы с совершенством. Может быть, любители лоу-фая в чем-то правы?

Процесс сочинения музыки претерпел сильные изменения с появлением цифровой записи. Как мы уже говорили, первые цифровые семплы были короткими и в основном использовались телефонной компанией. Их применяли также для трюков и спецэффектов, но эти ранние разработки не имели широкого распространения в музыке. Довольно скоро, однако, научились семплировать целый такт музыки, и, хотя образцы были не сверхвысокого качества, этого было достаточно. Зацикленные ритмы сделались повсеместными, и ритм-треки, составленные из семплированных тактов (или более коротких единиц музыкального метра), теперь служат ритмической основой многих песен. Вы можете «услышать» использование Akai, Pro Tools, Logic и других подобных систем для композиции на основе семплов в большей части поп-музыки, написанной за последние 20 лет. Сравните последние записи со многими, сделанными в предыдущие эпохи: возможно, не удастся определить, за счет чего они звучат по-другому, но разница, безусловно, будет слышна.

Программное обеспечение повлияло не только на качество звука, но и на процесс композиции. Возможно, вы также сумеете распознать влияние единиц и нулей, которые составляют цифровую запись, хотя с течением времени сделать это будет все труднее, так как технология вышла за те границы, в пределах которых наш слух способен дифференцировать звук. Однако вы слышите в музыкальной структуре сдвиг, который поощряется компьютерной композицией. Хотя программное обеспечение позиционируется как беспристрастный инструмент, который помогает нам делать все, что мы хотим, любое программное обеспечение имеет индивидуальные особенности, и эти особенности делают работу одним способом удобнее, чем другим. Например, когда вы пользуетесь Microsoft PowerPoint, вы упрощаете презентации настолько, что тонкие нюансы обсуждаемых тем часто теряются. Эти нюансы не запрещены, они не заблокированы, но их включение снизит успех презентации. Точно так же лучше работает то, что легко выделить и визуализировать. Это не означает, что на самом деле это лучше; это означает, что работать определенным образом просто легче, чем по-другому. Музыкальное программное обеспечение ничем не отличается. Другой путь сделал бы процесс сочинения музыки несколько более утомительным и сложным.

Очевидным примером является квантование. Начиная с середины 1990-х годов темп и ритмы наиболее популярной музыки, записанной на компьютерах, были квантованы. Это означает, что темп по ходу песни не меняется даже самую малость, а ритмические партии тяготеют к «метрономному» совершенству. До эпохи компьютеров темп записи всегда немного менялся, незаметно ускоряясь или, наоборот, немного замедляясь – например, сбивка на ударных могла звучать немного «с оттягом», сигнализируя о переходе к новой секции в песне. Вы могли почувствовать, как ритм то подталкивал вас, то тянул, одергивал, а затем отпускал – так музыканты ансамбля любого жанра реагировали на игру друг друга, слегка свингуя, быстрее или медленнее воображаемого ритма метронома. Ныне что-то подобное уже не услышать. Теперь почти вся поп-музыка воспроизводится в строгом темпе, что позволяет ей легко вписываться в рамки записи и редактирования программного обеспечения. Секция длиной в восемь тактов, записанных по сетке, ровно вдвое дольше секции из четырех тактов, и каждые восемь тактов одинаковы по длине. Благодаря этому композиция хорошо смотрится на экране компьютера, а также облегчается процесс монтажа, аранжировки и редактирования. Музыка подчинилась программному обеспечению, и, должен признать, в результате многое было приобретено. К примеру, я могу набросать идею для песни очень быстро, могу вырезать и вставлять разделы, создавая аранжировку почти мгновенно. Крайней или, иначе говоря, «дилетантской» неустойчивости или плохо сыгранных изменений темпа теперь можно легко избежать. Моя собственная игра не всегда стабильна, поэтому я рад, что отвлекающие ляпы и ритмические икоты могут быть отредактированы. Программное обеспечение этому только способствует. Но, по общему признанию, что-то теряется в этом процессе. Я только сейчас учусь слушать, ценить и приспосабливать некоторые из моих музыкальных инстинктов, которые не всегда придерживаются сетки. Это немного усложняет дело, так как я все еще использую программное обеспечение. Но я чувствую, что моей музыке становится немного легче «дышать» именно потому, что я порой выхожу за рамки той простоты и легкости, которую гарантирует нам «машина».B