Распутин. Воспоминания дочери - Матрена Распутина

В этом смысле соединение Анны Александровны и моего отца — «сибирского мужичка» — казалось великосветским толкователям поступков людей, им чуждых, а стало быть, непонятных и раздражающих, исключительно пикантным и даже остроумным.

Люди с действительными подобными наклонностями страстно стремятся приписать другим свои пороки, тем самым расширяя круг и пытаясь таким образом как будто узаконить разврат — смотрите, восклицают они, все делают это. И я затрудняюсь утверждать, что в наговорах на Анну Александровну и отца отразились только упреки. Если иметь в виду то, о чем я сейчас сказала, — можно подумать, что, в известной части, в таких сплетнях содержалось и сочувствие — наделение людей, чье поведение и мотивы были непонятными, знакомыми пороками, явилось попыткой хоть как-то объяснить их. Попытка с негодными средствами.

Но все это к слову.

Стол и общество

А в тот момент добрая Анна Александровна, помогавшая всем и всегда, искала нам подходящую квартиру. И нашла — на Гороховой, 64.

Оплату квартиры взяла на себя собственная его величества канцелярия. Этим, кстати, и исчерпывались средства, получаемые отцом от Николая Второго и Александры Федоровны. Руднев, хорошо знакомый с документами разных следственных комиссий, не нашел ничего другого: «Единственное, что позволял себе Распутин, это оплату его квартиры из средств собственной его величества канцелярии, а также принимал подарки собственной работы царской семьи — рубашки, пояса и прочее».

При этом у нас за столом собиралось самое разнообразное общество. По не знаю как установившемуся правилу все приносили в качестве гостинца, обязательного при посещении милого тебе дома, именно какую-нибудь еду. Отец, что называется, не перебирал. Годы, проведенные вне дома, приучили его быть благодарным за любую пищу. Мяса же он не ел вообще. Но не по обету, просто не любил. (Хотя, думаю, отец все-таки ел бы мясное, если бы собрался вылечить зубы, всегда доставлявшие ему хлопоты.)

В Покровском мы ни в чем не нуждались — были сыты и даже знали, что такое городские сласти и десерты. Но только на Гороховой я увидела в одном месте столько икры, дорогой рыбы, фруктов — наших и заморских.

Приносили и свежий хлеб — белый, черный и серый. Даже возникал род соревнования между теми, кто его приносил. Норовили выпекать особенный. Помню хлеб с изюмом, с луком, с какими-то кореньями. (Отец ломал хлеб, никогда не резал ножом.) Кроме свежего хлеба выставляли «черные» сухари. Отец, можно сказать, ввел в Петербурге моду на такие сухари. Их стали подавать в салонах. (Разумеется, там они были не едой, а скорее экспонатом.)

Отец очень любил картошку и кислую капусту. Надо ли говорить, что гости, и самого аристократического разбора, ели то же, что и он.

Этот порядок нарушался только в одном случае. Отец не любил сласти, но обожал угощать ими других. Иногда дело доходило до конфуза — гость, неосторожно признававшийся в пристрастии к пирожным, должен был под смех присутствовавших съесть все блюдо.

Много говорили о пристрастии отца к водке. Это неправда. Он мог выпить одну-две рюмки, но не больше. Предпочитал мадеру и портвейн. Интересно, что всякий раз отец вспоминал, какое прекрасное сладкое вино готовили в монастыре. Говорил: «Я много его (вина) перенести могу».

Отдельная история — сидение за самоваром. Именно сидение, а не простое чаепитие. Когда мы переехали на Гороховую, мне было 11 лет и я не могла даже поднять этот самовар. Отец, чтобы посмеяться, говорил под мой очередной день рождения: «Ну-ка, уже можешь нести самовар?». К 14 годам мне удалось благополучно донести его до кухни.

Откуда брались деньги

Конечно, нужны были и деньги. Отец не посвящал меня в эту сторону жизни, но я знала — если что-нибудь надо — проси у Симановича, он даст.

Сам Симанович писал: «Николай Второй знал, что пока его любимец находится на моем попечении, тот ни в чем не будет нуждаться. Распутин принимал мои услуги и никогда не спрашивал об их мотивах.

Если бы Распутин думал о собственных выгодах, то он накопил бы большие капиталы. Ему не стоило бы много труда получать от лиц, которым он устраивал должности и всякие другие выгоды, денежные вознаграждения. Но он никогда не требовал денег. Он получал подарки, но они были невысокой стоимости. Например, ему дарили одежду или платили по его счетам. Деньги он принимал лишь в тех случаях, если мог ими кому-нибудь помочь. Бывали случаи, что одновременно с каким-либо богачом у него находился бедняк, хлопочущий о помощи. В таких случаях он предлагал богачу давать бедному несколько сот рублей. С особым удовольствием он помогал крестьянам».

Вот еще одно важное свидетельство относительно вопроса о деньгах и моем отце. Руднев: «При этом надо заметить, что он свою роль выдерживает с удивительно простодушной последовательностью. Как показало обследование переписки по сему поводу, а затем как подтвердили и свидетели, Распутин категорически отказывался от каких-либо денежных пособий, наград и почестей несмотря на прямые, обращенные со стороны их величеств, предложения».

Надо обратить внимание на это замечание Руднева — «с простодушной последовательностью». Отец не видел ничего дурного в том, что о нем кто-то заботится.

При этом было не важно, что речь могла идти о тысячных суммах. «Сколько им Бог дал, столько они мне дают», — говорил отец. Тот, кто знает о бытовой стороне странствующих, понимает, как естественно для любого из них принимать даяние. Они не попрошайничают. Они дают возможность имущим помочь нуждающимся.

Применительно к нуждам отца дом оказался идеальным. Он располагался в глубине улицы, во двор вел проход под аркой.

Наша квартира находилась на третьем этаже. Отец смеялся: «Высоко залетели!»

Меня привело в восторг то, что квартира оказалась такой большой — из пяти комнат, хотя и обставленных разнокалиберной мебелью. Убранство квартиры нельзя было назвать роскошным или просто элегантным. Но, надо сказать, отец не придавал этому никакого значения, потому что не понимал элегантность и роскошь. Я уже говорила о том, что в представлениях о красоте он жил деревенским запасом. И, как большинство деревенских жителей, предпочитал богатое красивому, вернее, смешивал это, не придавая в действительности никакой цены.

Впервые в жизни у меня появился не собственный угол, а целая комната. Надо сказать, я быстро усвоила преимущества своего нового положения.

Распутин и полиция

Отцу же больше всего нравилось то, что по черной лестнице можно было выйти в переулок позади дома. Дело в том, что очень быстро после знакомства отца с царской семьей за ним установили слежку, которая потом не оставляла его.

Руднев: «Одним из самых ценных материалов для освещения личности Распутина послужил журнал наблюдений негласного надзора, установленного за ним охранным отделением и веденного до самой его смерти. Наблюдение за Распутиным велось двоякое: наружное и внутреннее. Наружное сводилось к тщательной слежке при выездах его из квартиры, а внутреннее осуществлялось при посредстве специальных агентов, исполнявших обязанности охранителей и лакеев. Журнал этих наблюдений велся с поразительной точностью изо дня в день, и в нем отмечались даже кратковременные отлучки, хотя бы на два-три часа, причем обозначалось как время выездов и возвращений, так и все встречи по дороге. Что касается внутренней агентуры, то последняя отмечала фамилии лиц, посещавших Распутина, и все посетители аккуратно вносились в журнал; так как фамилии некоторых из них не были известны агентам, то в этих случаях описывались подробно приметы посетителей».