Грехи и мифы Патриарших прудов - Татьяна Степанова

И когда даже эти нехитрые радости словно ножницами отрезало, то… То все смешалось, все пошло пузырями, словно в гниющем болоте. И эти пузыри лопались с невероятным треском в соцсетях, порождая скандалы и склоки, от которых уже не было сил.

Сил не было — правда. В этом Сусанна Папинака не лукавила, в одном этом. Смотреть на все это. Как гаснут яркие взоры тех, кто когда-то строил великие бизнес-планы, стараясь облапошить как можно больше доверчивых лохов. Кто грезил о стартапах и своем маленьком бизнесе. Кто ездил «байером» за рубеж и закупался новинками и стебными дизайнерскими шмотками, на которые устанавливал тройную цену в бутиках на Никитском бульваре.

Какие стартапы, когда все дерзкие начинания в последние годы сводятся к открытию котла с вьетнамским супом Фо на рынке — этакого огромного котла на десять ведер, в котором плавают, варятся говяжьи мослы без мяса, и за этим бурым бульоном с лапшой на рынке, гордо именуемым «фудкором», стоит длинная очередь с глиняными мисками, состоящая из менеджеров средней руки из окрестных офисов? И этот мосластый вьетнамский суп Фо — наследие вьетнамской войны семидесятых, когда не было ни мяса, ни вообще никакой жратвы, только кости, кости, кости, — столичная тусовка находит вкусным, и о нем даже пишут в Интернете статьи кулинарные критики. Это после «Варваров»-то знаменитых, это после кулинарных изысков Анатолия Комма, Новикова, о которых так любила посудачить и сходить попробовать в ресторан сытая, закормленная до ушей Москва!

И если все это даже не кризис, а «новая экономическая реальность», как бубнят по телевизору, то к чему еще следует привыкать? Так думала Сусанна Папинака, не желавшая больше просыпаться по утрам.

Когда из всех щелей как тараканы повылезли разные толкователи-пропагандисты-политологи, шипящие: «Кому не нравятся наши ценности, то вот чемодан, самолет, поезд и…»

И что?

А если не уедут?

Сусанне всегда в такие моменты вспоминался ее прадед Ефим Папинака — жертва шайки гипнотизеров на Патриарших, прототип персонажей романа Булгакова. Он, оказавшийся в поезде в состоянии кататонической каталепсии, вызванной гипнозом или каталептической кататонии… как правильно? Напрасно он из нее вышел, бедолага! Не вышел бы, остался бы под гипнозом, миновал бы его расстрел тридцать седьмого.

Ну, положим, прадеду Фиме некуда было податься тогда, ни в какое зарубежье. А сейчас многие знакомцы Сусанны, да и просто незнакомцы, втихую сваливали. Пройдите вечером, часиков этак в восемь, по Поварской, Остоженке, Пречистенке, по Гранатному и Молочному переулкам, да и тут, по Малой Бронной, по Спиридоновке — увидите сами: целые этажи в домах темные. Темные-темные окна пустых квартир, состоятельные владельцы которых перебрались кто куда. Туда, где лучше. Туда, где не шипят, как змеи в унитазе: «Кому не нравятся наши, то…»

Наши-ваши… Сусанна чувствовали себя больной от всего этого. И от перехлестывающей через край волны всеобщего пресмыкательства и раболепия. И от охватившей всех тяжкой смутной тайной безысходной тоски и апатии.

Когда все говорят, пишут, снимают лишь о прошлом, о былом — как там оно все варилось-клубилось при совке, при шестидесятниках и Белле Ахмадулиной, до революции при Фандорине, при царе Грозном, при царе Темном, при Тушинском воре, при узурпаторе Шемяке, при князе Красно Солнышко, при варягах, при царе Горохе, при царе Берендее, — там, во тьме веков, словно будущего нет.

Когда огромный, пестрый, многоликий и сложный мир словно перестал существовать, а все бытие замкнулось как в ореховой скорлупе — даже не города, не улицы, а маленькой душной квартиры…

Когда из всех книг в магазине читатели пришибленно выбирают какую-то «кототерапию» и бездумные картинки-раскраски, чтобы даже не елозить взглядом по строчкам, не складывать буковки в слова, не читать, а просто машинально раскрашивать, раскрашивать, как робот, в разные цвета этот мир, ставший вдруг таким дорогим, чужим, враждебным, ставший совершенно не по карману…

Все это говорило о скрытой, затаенной трещине души и психики. О сломанной жизни, сломанной, словно сухая ветка порывом ветра.

Думая обо всем этом, Сусанна Папинака лелеяла и свою трещину в душе и лишь притворялась прежней. Такой, какой ее знали и помнили окружающие. Как и все вокруг, она очень изменилась за эти долгие поворотные три года.

Она все чаще вспоминала своего расстрелянного прадеда Фиму. И его кататонию — возможно, дар богов, а не проделку мошенников-гипнотизеров. Она сравнивала своего прадеда и Пелопею, получившую амнезию.

Девочка забыла все. В том числе и то, как мы жили… Как хорошо и беззаботно мы все жили когда-то. Она забыла это. Ее сердце не грызет боль о безвозвратно ушедших золотых днях, ее душу не точит печаль о том, что ничего уже не будет как прежде.

Ее не мучает то, что не дает ей, Сусанне, прожившей половину своей жизни так, как она хотела и считала нужным, покоя. Когда разом теряешь весь смысл своего существования… Когда утро нового дня кажется утром бесконечной каторги, к которой вас приговорили — кто, зачем, во имя чего?

В такой ситуации амнезия — это благо.

Так думала Сусанна Папинака. И она не желала полиции — полковнику Гущину и Кате — успехов, нет. Эти дотошные жопы-полицейские могли докопаться до самой сути, до первопричин. И могли помочь девочке Пелопее, награжденной богами потерей памяти, вспомнить все. Или если не помочь вспомнить, то, по крайней мере, рассказать ей о прошлом, реконструировав его.

Воспоминания лишь добавили бы боли, как соли на рану.

Порой в некоторых обстоятельствах лучше потерять память, чем носиться с ней как с писаной торбой — так думала Сусанна, вспоминая себя и прошлое, запивая горечь потери вином из бутылки, купленной в дешевом магазинчике, что открылся в подвале знаменитого Дома со Львами.

Нищета прокрадывалась на Патрики с черного хода фешенебельных домов, где обитатели роскошных квартир, как и во времена Мастера и Маргариты, больше не знали, что делать со своей, такой некогда благополучной, на годы вперед распланированной жизнью.

В тот день Катя так и не дождалась полковника Гущина. Она безмерно устала и отправилась домой в шесть вечера. До этого, правда, она успела позвонить в управление по борьбе с оборотом наркотиков и узнать все о фенциклидине — «ангельской пыли».

Она читала в электронном виде копию заключения экспертов — в останках Александры Быковой, в отличие от тела Кравцова, не обнаружилось никаких наркотических или психотропных веществ. Для того чтобы расправиться с девушкой в доме, потребовался лишь топор и та тряпка, смоченная в ацетоне.

Катя помнила, что в свое время врачи обнаружили в крови Пелопеи Кутайсовой «ангельскую пыль», и ей хотелось узнать подробности об этом веществе. Спец из управления по борьбе с наркотиками сказал, что фенциклидин весьма дорог «на улице», у дилеров. Достать его можно и в ночных клубах, причем весьма дорогих, закрытых. Фенциклидин хронические наркоманы никогда не употребляют вместе со снотворными препаратами. От этого теряется тот самый специфический эффект, который дает «ангельская пыль». Потеря памяти — один из побочных эффектов этого наркотика. После дозы «пыли» нарики не помнят, кто они и что они, что делали, где были — это факт. Но «пыль» неспособна дать эффект глубокой, тотальной амнезии, связанной с большим периодом во времени. На это способен лишь сильнейший шок.