Невеста Всадника без головы - Наталия Миронина

– Аня, ты куда? Ты же хотела на стройку поехать?! – бросилась к ней мама.

– Я туда и еду, – нехотя ответила Аня, – а заодно и порисую. Настроение появилось.

– Ты только никуда в лес далеко не уходи!

– Не уйду.

Такие поездки стали регулярными. Возвращалась Аня поздно, уставшая и немногословная. Варвара Сергеевна, к вечеру обычно забывавшая, что Аня брала мольберт, расспрашивала о новостях строительства. Что же касается живописи… К счастью, домашние либо были заняты своими делами, либо очень деликатны, либо не верили в серьезность намерений художницы, а потому никогда не просили показать, что она написала в подмосковных лесах. Аня этому обстоятельству очень радовалась, поскольку показывать ей было нечего. Покинув участок, по которому сновали рабочие, она направлялась к лесу. Не углубляясь в него, выбирала приглянувшуюся опушку, устанавливала мольберт, складной стул, доставала термос и… ничего не делала. Она не могла ничего писать. Сосредоточиться на тюбиках с желтой охрой, свинцовыми белилами и берлинской лазурью не было никакой возможности. Все, что окружало ее, во-первых, было абсолютно непередаваемо, а во-вторых, будило в ней столько чувств, что ни о каких художественных упражнениях и речи не могло быть. Пару раз, взяв себя в руки, Аня изобразила желтые деревья, небо, проглядывавшее сквозь темные ветви, но картинка вышла пошлой. И дело было не в том, что Аня не умела писать, а в том, что думала она не о картине, не о природе, а о своей жизни – оказалось, что более удобного и времени, и места у нее для этих размышлений не было. Выставленный на поляне мольберт оказался надежным прикрытием – чтобы случайные грибники и просто гуляющие Аню не беспокоили и не удивлялись тому, что она задумчиво сидит на маленьком стульчике и, закинув голову, рассматривает небо или, вороша листья, бродит среди деревьев. Запахи прелой хвои, мокрых листьев и старой древесной коры будоражили душу, наполняя ее самыми разными воспоминаниями и чувствами. Это были яркие картинки детства, мелкие, но такие острые горести юности, разочарования зрелости и безответные вопросы сегодняшнего дня. И если прошлое уже оформилось в аккуратные цветные акварели, то настоящее представлялось неаккуратной палитрой, а по сути, было бесформенным клубком из сомнений, привязанностей, неприятия, подозрений и надежд. Размышлять в лесу было очень удобно – взгляд рассеянно скользил вокруг, отмечая те изменения, которые время внесло в природу – и пространства стало больше, и перина из листьев мягче, и небо холоднее. Также вскользь Аня мысленно пробегала по своим заботам – домашним, душевным, иногда задерживаясь: так взгляд на мгновение останавливается на яркой детали – на том, что ей представлялось важным. На природе концентрация тревоги становилась меньше. Уезжала Аня из леса, не приняв ни одного решения, не сделав ни одного вывода, ни дав себе ни одного обещания. Но при всем этом казалось, что вот теперь-то все выстроено по ранжиру, что все стало на свои места и что, собственно, менять ничего не надо, все и так правильно. Попав домой, увидев Максима, принимая его внимание, заботу и ласку, наблюдая его счастливую безмятежность и абсолютную, но, как ей казалось, совсем необоснованную уверенность в завтрашнем дне, Аня опять начинала мучиться от того, что жизнь, которой они сейчас вместе жили, неправильная, непрочная, лукавая, поскольку один из них обманывал другого. А этот другой, наверняка понимая это, делал вид, что ни о чем не догадывается. Аня начинала вдруг тяжело ощущать свою беременность, в ней поднималось раздражение и уже не подкидало до тех пор, пока она опять не оказывалась в лесу, в тишине.

Строительство подошло к концу. Дом большой, обихоженный, заполненный мебелью, вещами, еще пахнущий ремонтом и при этом уже уютный, ждал своих жителей. Аня приезжала сюда теперь каждый день – мелкие хлопоты, предвестники окончательного переезда, отнимали у нее все время. Она теперь почти не бывала на своей любимой опушке. Но сегодня, выглянув в окно второго этажа, Аня увидела, что, пока она хлопотала по новому дому, выпал снег. Он лежал на крышах строений, на кирпичных столбиках забора, на небольшом поле за домом и даже на красных рябиновых гроздьях. Из приоткрытого окна тянуло свежей сыростью и мокрой шерстью. В воспоминаниях Ани так пахли сначала ее рукавицы, когда она в детстве возвращалась с катка домой…

Она решила сходить в лес. Аня собралась быстро. Она не взяла с собой мольберт, а только тепло оделась и, смешно переваливаясь, принялась протаптывать дорожку. Лес не был таким белым, его лишь немного припорошило, а желтая листва под ногами слоилась широкими смерзшимися пластами. Аня по привычке закинула голову – небо было бело-серым, отчего угадать время суток не представлялось возможным. Это могло быть мглистое утро или пасмурный день, темные стволы только подчеркивали этот жемчужный цвет. На деревьях появились птицы. Их, раньше скрывавшихся в кронах, стало много. Они перепрыгивали с ветки на ветку, занятые своими птичьими делами. Аня рассматривала знакомое место, пытаясь нащупать что-то в душе. Но душа была спокойна, почти стерильна, и вдруг перспектива жизни в новом доме показалась Ане ужасной. «Я сошла с ума. Зачем все это? Зачем я согласилась выйти замуж за Максима? Ну да, у нас будет ребенок. Но все-таки зачем?! – Аня растерянно оглянулась, понимая, что ее сейчас охватит паника. И скомандовала себе: – Спокойно. Это у меня обычная истерика беременной, ничего страшного. Меня ведь даже врач предупреждал». Аня уже почти успокоилась, но вдруг ей стало душно, а внизу поясницы появилась резкая боль. «Неужели…» – стараясь не пугаться, Аня поспешила к дому.

* * *

Прошло несколько лет. Дом наполнился людьми: у Ани и Максима подрастало трое сыновей. Старший, Сашка, и близнецы, на год младше него, Митька и Витька. Мальчики росли, превращаясь в очаровательных, но буйных молодцев. Лицами они были похожи на Максима, от Ани передались лишь глаза – синие-пресиние. Характеры у мальчиков оказались бойцовские.

– Я сама вырастила двоих сыновей. Не могу сказать, что они были легкими детьми, но такого даже представить себе не могла! – возмущалась Варвара Сергеевна – и не могла сдержать улыбку, глядя на внуков. Ей казалось, что все трое были копиями Алексея Владимировича, ее мужа. В подтверждение своей теории она приводила тот факт, что все мальчики были лобастыми.

– У них лбы думающих людей! Твой отец на детских фотографиях был точно таким же, – уверяла она Аню.

Аня только улыбалась. Родив близнецов, она выглядела прекрасно. Сохранила стройность и при этом налилась такой жизненной силой, что невозможно было отвести глаз от этой цветущей молодой женщины.

Жизнь в доме она подчинила одному закону – всем должно быть комфортно. Аня не признавала распространенных теорий о том, что дети – это основа семейной жизни, как и не считала нужным полностью подчиниться распорядку загруженного работой мужа. Очень долго обходясь без няни, она научилась так планировать время и так распределять свои силы, чтобы к вечеру можно было держаться на ногах, не закрывать глаза за ужином, слушая оживленный монолог Максима, и не срывать злость на активных и буйных детях.

– И все-таки я не понимаю твоего упрямства, – в который раз говорил Ане муж. – Давай пригласим няню. И тебе станет легче, и времени у тебя больше будет!