Ноль - Тори Ру

Молчание, невыносимое и напряженное, заполняет пространство.

Я слышу его и свое дыхание, и мучительный румянец проступает на щеках.

Егор моргает, холодная отстраненность во взгляде оттаивает и сменяется растерянностью.

– Конечно, несложно, ты же уникальный! – спохватившись, я давлюсь последним словом и тут же исправляюсь: – То есть… ты обязательно добьешься всего, к чему стремишься, лишь своим упорством и знаниями!

Замечаю, как он рефлекторно убирает «руку смерти» и прячет ее за подлокотник – этот жест выдает его страстное желание быть обычным, таким, как все…

А я просто хочу быть с ним всегда.

В груди что-то вспыхивает, и с губ срывается:

– Только… пожалуйста, не бросай меня больше! – Задыхаясь и ничего не видя вокруг, я подаюсь вперед, судорожно цепляюсь за зеленую футболку и тяну ее на себя. Слезы, копившиеся долгие недели, оставляют на ней темные пятна.

Словно во сне чувствую, как крепкие объятия родным теплом смыкаются на талии, и я уже не могу остановиться:

– Егор, твое право не искать справедливости. Я не выдам твоих тайн, не стану ворошить прошлое и не подставлю тебя. Я знаю, ты не любишь меня, но это не повод совсем не общаться…

– Люблю, – тихо звучит в ответ.

– Что? – Кажется, я ослышалась, – пытаюсь поднять голову, но он, опустив ладонь на затылок, еще сильнее прижимает меня к груди и не дает пошевелиться.

– Но… еще полтора года я буду изо всех сил стараться не отсвечивать: мне нужно вытащить отсюда мать, – гудит под ухом его голос. – Я вижу, что творят эти скоты, и могу отмудохать их так, что мама родная не узнает… Но я сдерживаюсь и терплю, ведь иначе мечте придет конец. И любой, кто открыто поддержит меня, будет страдать. Вот почему со мной рядом сейчас не должно быть никого. У тебя тоже есть свои мечты, и никто не имеет права мешать им сбываться.

Он отпускает меня, но я кладу ладони на его щеки, перехватываю и фиксирую усталый, потухший взгляд:

– Егор, мне неинтересно, как лучше. Я спрашиваю: чего ты хочешь?..

После секунды заложившей уши тишины он сдается.

– Ну, может… я хочу, свесив ноги, сидеть на твоей «Луне», говорить, курить и смотреть в небо. Ждать чего-то сказочного и не думать больше ни о чем. Хочу, чтобы ты улыбалась, чтобы люди улыбались нам… Я хочу быть с тобой – понял это, как только снова тебя увидел. И это так тупо при моих раскладах!

Он накрывает мои запястья горячими пальцами, отводит их от лица и отстраняется.

– Забей, это все неважно…

– Это важно! – шепчу, и сердце заходится от восторга; снова тянусь к нему, обнимаю изо всех сил и запускаю руки под тонкую ткань футболки. – Давай попытаемся, Егор! Ни одна душа в школе и в городке не узнает о нас, пока мы сами этого не захотим. Но мы будем вместе назло всем. У нас получится!

Я глажу его спину – она напряжена, мышцы скованы, и пальцы вдруг находят на теплой коже бугры и неровности.

– Что это? – вырывается у меня еле слышный всхлип.

Егор бледнеет и застывает, черты лица становятся резкими.

– Ты как-то говорила, что знаешь, почему меня называют Уродом… Хорошо, что твое предположение отличалось от общепринятого. – Он сбрасывает мои руки, хватает футболку за край и стягивает ее через голову. – Вот почему я – урод. Смотри.

И я вздрагиваю от вида белых страшных шрамов, расползшихся по подтянутой спине и плечам.

– Откуда они? Что с тобой случилось? – Я прогоняю кошмарные предположения, но головокружение дает о себе знать.

Он возвращает футболку на место и усмехается:

– Во время пожара на мне вспыхнул связанный мамой свитер – именно из-за этого она была в шоке и не сразу заметила, что я помог ей… Мы лежали в ожоговом отделении детской больницы в Городе, здешние врачи и медсестры после выписки тоже видели мою спину… Однако с течением времени в городке возникла легенда, будто «Надька Лебедева хотела избавиться от сына маньяка еще в утробе, но тот оказался живучим – родился уродом без кожи, но не умер». Народ предпочел забыть о пожаре, но много лет смакует грязные подробности нелепой выдуманной истории… Вот так. Ну что, Сонь, ты все еще хочешь попытаться? Думаешь, ты сможешь улыбаться рядом со мной, а они способны улыбнуться нам в ответ?

Черные мушки роятся на периферии зрения, я откидываюсь на спинку и, борясь с предобморочной дурнотой, расстегиваю верхнюю пуговицу на блузке.

Рука с нарисованными костяшками на пару мгновений зависает над грудью, встревоженный взгляд застывает на мне. Я чувствую покалывание и прихожу в сознание.

– Извини, если напугал… – Егор отсаживается подальше. – Понимаю: зрелище не из приятных.

– Ты пробовал помочь себе? – Я потрясена и разваливаюсь на части от злости, отчаяния, ненависти и боли.

– На мне это не работает.

– Тогда я тебе помогу. Ты не урод – забудь это, как еще один страшный сон. Ты – самый красивый, умный и добрый из всех, кого я знаю! – я почти кричу и снова сжимаю кулаки. – Хочу ли я попытаться? Теперь я, черт возьми, уверена в этом! Все они улыбнутся тебе и попросят прощения, вот увидишь!

Пронзительно засвистев, на кухне закипает чайник.

– Ладно. Давай. Давай попытаемся! – Егор резко смахивает что-то со щеки, поднимается и, пряча покрасневшие глаза, быстро исчезает за дверью комнаты.

Еще с утра казалось, что жизнь катится под откос, что вокруг лишь пустота и уродливые маски вместо лиц, а сейчас душа стала огромной, и ее заполнило звенящее, искрящееся счастье. Снег за забитыми полиэтиленом окнами тихо укрывает осеннюю грязь, глупая улыбка застыла на лице, щеки горят, глаза любуются точно такими же удивленными глазами напротив.

Теперь Егор – мой парень…

Я все еще не могу этого осознать, и, судя по всему, с ним происходит то же самое.

Нас разделяет кухонный стол, накрытый «веселой» скатертью, две чашки с давно остывшим чаем и фиалка в плетеном горшке. Но наши руки сцеплены, а стены тесной, как и вся эта квартира, кухни ни за что не пропустят сюда посторонних.

Мне не до чая – я впервые услышала признание в любви. И не от кого-нибудь, а от мальчика, которого тоже люблю, безумно и нежно.

Я не знаю, что будет дальше, и не хочу ни о чем думать – просто качаюсь на волнах тихой сказки в идеальном, заполненном смыслом молчании.

Мы одновременно вздрагиваем от щелчка, звона ключей и шуршания в прихожей.

– Егор! Ты дома? – раздается с порога тихий голос. – Дорогу замело, думала, электричку отменят… Ты обедал?

Сердце ухает в желудок – онемев, смотрю на Егора, его пальцы еще раз крепко, до боли, сжимают мои и тут же отпускают.

– Ма, я не один! – отзывается он, и в проеме показывается девушка со светлыми волосами – настороженный взгляд огромных голубых глаз застывает на мне, и я ощущаю себя маленькой и ничтожной…