Самолет улетит без меня - Тинатин Мжаванадзе

Все трое были женаты, и это сильно облегчало общение: можно отменить боевую готовность номер один и расслабиться.

Давайте мы их как-нибудь назовем: например – Толстяк, Пират и Красавчик.

Толстяк был просто мумсик обыкновенный, одна штука: потомственный миллионщик, вечно в роли «папиного сыночка» – все детство провел в роскоши, не ведал голода и нужды, даже в то тяжелое время жил как у Христа за пазухой и был самым приятным человеком из всей компании.

А с чего бы это ему не быть приятным? Счастливый человек, от природы добрый тюфяк, немного принц в хрустальной башне, и верил исключительно в добро. Это и называется – инфантил в чистом виде. Женился на такой же маринованной принцессе и радовался новорожденному сыну, делая для него все-все – по образцу собственного отца.

Такие не бывают главными героями – потому что ровны и комфортны до зевоты, но дружить с ними приятно – никому не завидуют, ни о чем не жалеют, ни в чем не откажут.

Не судите наш меркантилизм: мы-то были дети интеллигентных родителей без гроша в кармане и искали себе перспективных женихов. А если жениха не получится – хоть рассмотреть вблизи, какие они бывают прекрасные.

И как раз перейдем к Красавчику.

Этот парниша был чистейший Жюльен Сорель – или, точнее, Клайд Гриффитс: хорошенький мальчик из бедной семьи, творческая натура с большими запросами, которого купил для своей дочери-толстухи циничный миллионщик, – нет, ну я о таких только в романах читала! Он без усилий освоился с ролью преуспевающего денди, но ясно понимал, что все это принадлежит не ему, он пользуется дарами Небес временно, и азартно зарабатывал свое личное благосостояние – чтобы осуществить в манящем будущем тайно лелеемую мечту: дать деру из золотой клетки и найти Настоящую Любовь.

По профессии он был – кто бы сомневался! – художник.

Третий…

О, третий был страшный человек.

Пират напоминал волка, которого приручили и надели дорогой ошейник, но соваться его гладить, как собачку, – себе дороже, молча полоснет клыками и даже не съест.

Он из всех троих зарабатывал с нуля и без дураков сам: никаких влиятельных папенек, никаких богатых жен, выгрыз себе место под солнцем теми самыми клыками, женился патриархально – но по любви, как ни странно, нарожал троих детей и планировал еще двух – свою жизнь он лепил как гончар мягкую глину.

Впрочем, амбиций хватало у всех троих: они принадлежали к молодой финансовой элите, почти раритеты в нищей стране, вовремя почуявшие, куда ветер дует, и продолжавшие нестись вскачь на коне интуиции: вкладывали деньги осторожно, но быстро и точно, покупали землю, строили виллы, и много и возбужденно об этом говорили.

Все-таки они были молоды и не успели отупеть от потока денег – сущий Али-Баба в волшебной пещере до приезда сорока разбойников.

Правда, Толстяку стало в тягость говорить о виллах так долго, и он потихоньку переключился на нас – рассказывал вполголоса о каком-то молодежном фестивале в Копенгагене, на котором побывал прошлым летом.

Мы открыли рты и ахали с искренней завистью Золушек.

– …а зачем тебе место на кладбище?! – раздался посреди мирно журчащей партии экспансивный вопль Красавчика. – Ладно – землю скупать, да хоть конюшню заводить, – но могилу себе готовить?! – Как и полагается продавшемуся художнику, он нес в плебейские массы элемент богемности, высокой духовности и нонконформизма.

Ну нес в меру своего понимания всех этих прекрасных и бесполезных «измов». Их все-таки полагается знать, чтобы не потерять привлекательность для своей хозяйки – богатой толстухи: не за одну же красоту его купили, а и за деликатные манеры и горние сферы! Ну и не забыть, чем очаровать прекрасную незнакомку – в надлежащее время, когда придет момент удирать из золотой клетки.

Красавчик хватался за свои прекрасные кудри и дергал их в ужасе от известия, что – силы небесные, какой моветон! импосибль! – его друг Пират недавно приобрел места на кладбище для матери, для себя и жены.

– Да, – ощерившись, кивал Пират, – там и камни уже лежат, и даты выбиты – рождения, и прочерк – для даты смерти. Ну и что тебя так взбодрило?

Мы воззрились на происходящее с любопытством – и только: для нас, мечтавших к лету обзавестись хотя бы новыми купальниками, все обсуждаемые ценности ничем не отличались от фамильных бриллиантов дома Виндзоров: человек богат, а значит – свободен и всесилен, что хочет, то и покупает! Мало ли, может, это так принято в высших кругах – покупать кладбища, просто мы не знаем, – а чтоб не выглядеть лохами, будем вежливо молчать.

– Как ты не понимаешь, – застонал Красавчик, забегав взад-вперед, – это же не по-христиански! Это чудовищно – ты что, не веришь в существование души?! Тебе всего лишь двадцать семь – и ты уже видел свой надгробный камень, о, ужас!!

Приятная светская беседа поменяла жанр.

Мы высоко подняли брови и стали думать, как их выпроводить.

– Хотел бы я посмотреть на тебя в моем положении, – мрачно проговорил Пират, и Красавчик на минуту заткнул фонтан красноречия, – все проблемы за тебя всегда решает кто-то другой, а я – глава семьи с двадцати лет!

Красавчик, не слыша никого, кроме себя, побегал еще немного в экзальтации и поорал что-то про: главное – душа, о душе-то ты и не думаешь, а когда я умру, не все ли мне равно, куда бросят мою падаль, – богопротивную чушь нес, в общем. Но это был утихающий пыл – напоследок.

– Когда умер мой отец, – медленно начал Пират, – у нас не оказалось места на кладбище. Не было денег, чтобы купить место на кладбище. Не у кого было одолжить денег, чтобы купить место на кладбище. Было лето, долго держать тело невозможно, дома только мать и младший брат, совершенно беспомощные, и я, обливаясь потом, бегал по разным кладбищам и унижался, просил, умолял всех этих начальников дать мне место, чтобы похоронить отца. Я как-то сумел выйти из ситуации – продали все, что было в доме, а там ничего и не было, кое-как наскребли сумму, похоронили отца на отшибе, сделали все как надо. Но именно тогда я поклялся, что никогда никто в моей семье не будет ни в чем нуждаться.

У меня тридцать пар новых туфель. Тридцать! Ты же видел мой гардероб – костюмы есть, но ровно столько, сколько надо. А туфли… Я бегал по той страшной жаре, и мои ноги были стерты в кровь, потому что единственные приличные ботинки мы надели на отца, чтобы похоронить его достойно. Мне было двадцать лет, и я ходил в ботинках брата, они были мне малы.

Толстяк слушал чуть не плача – он был добрый малый, и хоть наверняка слышал о том, что не у всех людей есть с рождения собственные комнаты, набитые игрушками и красивыми вещами, но его нежную душу ранила новость, что он и его друзья – настолько разные. Он никогда бы не смог стать таким жестким – ведь жизнь прекрасна и люди добры!

– Я понимаю, понимаю, – нервно зачастил Красавчик, – у меня тоже бывало не самое лучшее время, но все-таки человек не может терять представление о реальности! Ты – молодой человек! У тебя столько еще впереди, а ты думаешь о том, как и где именно тебя похоронят! Не о кругосветном путешествии, не об острове, на худой конец! О куске земли, на который мне и сейчас наплевать, а уж после смерти!