Тамбовский квартет. Побег из Шапито - Сергей Панарин

Американец вякнул, почувствовав стальную хватку у себя на шее. Ломоносыч поднял Сэма в воздух, приблизил свою морду к его острой физиономии:

– Ещё раз применишь химическое оружие в моём лесу – съем тебя вместе с хвостом. Понял?

– Да, – прохрипел Вонючка.

– Ты хочешь принести извинения?

– Разумеется… Простите, я больше так не буду.

Михайло разжал лапу, скунс брякнулся оземь.

– Отчего вы все только силу и понимаете? – в отчаянии спросил медведь. – Просишь по-хорошему, никакой реакции. А придавишь горлышко-то, и пожалуйте – результат. Вы поймите, черти иноземные, мы вам искренне рады. Только не надо плевать в колодец.

Циркачи совсем притихли, хотя Ман-Кей хотел возразить, дескать, и не думали никуда плевать, и не знаем, где тут колодец, но промолчал. Сказал Гуру Кен:

– Ты не держи зла, Михайло Ломоносыч. Я с Колючим вчера поговорил, он простил Сэма.

Медведь снова уселся, удовлетворённо кивая.

– И я давно хотеть иметь намерение восхититься. Превосходный тут у вас место, ваш Фатерлянд, – промолвил Петер. – Я есть испытывать зависть белого цвета.

Ломоносыч погладил землю:

– Хорошо тут. Дом это мой. Я-то на Тамбовщину совсем молодым пришёл. С рыбным обозом. Сам-то обоз ехал в Москву, но я всю рыбу с него потаскал ночами, вот он тут и остановился. И верно, чего порожним ехать-то? Ну, я огляделся – любо. Так и поселился. Активность проявил, любознательность. Можно сказать, этот лес – мои университеты. Рос я, рос да вырос в губернатора. – Медведь помолчал. – Хорошие вы ребята, правильные. Если чего, то знайте – тут у вас есть сильная мохнатая лапа.

Пробеседовав ещё несколько часов, Михайло и циркачи расстались друзьями.

Вонючка Сэм сидел пристыженный, вяло жевал жвачечку и погружался в пучины самоанализа.

Бывают натуры, которые надуваются, словно воздушные шарики, от чувства собственного достоинства, лоснятся от самодовольства, а потом жизнь наносит им щелчок. Тогда они сдуваются, теряют спесь, морщась и ноя. Правда, потом снова начинают медленно надуваться… Скунс был из таких натур.

Сейчас ему было и гадко из-за себя, и мерзко оттого, что его так унизили. Но он действительно осознал свою неправоту. Прав был Ломоносыч: только взбучка протрезвила напыщенного наглеца.

– Ребята, вы тоже меня простите, – сказал Сэм друзьям-актёрам.

– Йо, Парфюмер, ты даёшь нам пример откровенности, говоря «прости». Брат, я с тобой, ты реальный boy.

– Молодец, Сэм, я есть гордиться твоим дружбом, – добавил Петер.

Гуру Кен просто пожал скунсу лапу.

В густых сумерках никто не следил за мнимыми послами. Только стоявший на опушке Таинственный Кабан тихо наблюдал за иностранцами. На рыле секача замерла загадочная полуулыбка наподобие той, что тронула лик Джоконды.

Таинственный Кабан вздохнул и скрылся в зарослях.

Часто бывает: после ссоры стороны мирятся и сходятся ещё теснее, чем прежде. Так случилось и в истории с ежом. Вонючка Сэм искренне повинился, а Колючий заверил его: мол, зла не держит. К вящей радости циркачей и тамбовчан, они скрепили мир тёплым лапопожатием.

Потом разговорились и как-то незаметно ушли от шалаша.

Кенгуру не оставлял занятий спортом, посвящая свободное время бегу, прыжкам и избиению деревьев. Местные косились на боксёра, молотящего сосну кулаками, да шептались, дескать, у Стук Стукыча подрастает конкурент.

Петер завёл знакомство с тамбовскими птицами. Те оказались любителями почирикать. Немец от них не отставал:

– Был у меня знакомый режиссёр – попугай по имени Риччи. Этот попугай Риччи вечно хотеть стремиться запутать всё действо вокруг какой-нибудь яркий блестящий предмет или сокровищ. Я понимай, сказывалась его наследственность. Предки Риччи иметь ходить на пиратских судах и с плеч капитанов насмотрелись на такое, что перья дыбом должен встать…

Эм Си Ман-Кей продолжал проповедовать рэп в среде тамбовской молодёжи. Зайчики привели бурундучков, бурундучки сусликов, а суслики совершенно неожиданно сагитировали юного ворона. Ворон зазвал знакомых соек. На подпевку. Теперь шимпанзе мог гордиться – он сколотил настоящую gangster-rap банду.

Косые делали первые попытки к чтению собственных текстов:

Я зая-зая-зая-заяц!

Рэп! Я – за!

Не кладите в рот мне палец —

откушу. Потерял тормоза.

Испытываю жжение

за рэп-движение,

это не унижение —

всё подряд рифмовать!

Зря ты так, зайчиха-мать…

Ман-Кей был просто счастлив. Способные ученики.

Маленькие тамбовчане в свою очередь показали шимпанзе несколько акробатических танцевальных трюков. Эм Си поведал своей «банде» о клубах. Тут же было решено открыть клуб. Подбор места оказался сложной задачей. Но это не представляло особенной трудности, главное – модная молодёжная культура тамбовского леса переживала бурное развитие.

Во время очередной пробежки кенгуру снова встретил волка. На сей раз Серёга никуда не спешил, наоборот, захотел побеседовать с австралийцем. Гуру Кен был не против.

– Вы ещё хотите домой-то? – поинтересовался волк.

– Ещё бы!

– Я думал над вашей проблемой. Вам, извините, пора. Это я не из злобы, а сугубо в профилактических целях… – Волк присел возле тропки. – Зима не за горами. У нас ведь как говорят? Готовь берлогу летом. Нынешнее перевалило через середину. Замёрзнете вы. И я, главный санитарный врач леса, буду вынужден решить, что с вами делать.

– О! – Кенгуру плюхнулся на землю.

– Во-во. Никому такой расклад не нравится, в том числе и мне. Поэтому я рассудил: существуют разные пути, самый простой из которых – автомобиль.

– Ну, с небольшими нюансами, так и есть.

– С какими? – удивлённо поинтересовался Серёга.

– Машины лучше ездят по людским дорогам, когда в кабине сидит специальный человек – шофёр, машину остановят на таможне…

– Что за штука такая – «там можно»? – не понял волк.

– Таможня. Насколько я знаю, она даёт добро. Ну, можно ехать через границу или нет.

– Ясно. Шофёра мы добудем, а вот насчёт твоей таможни… Надо взять такое авто, чтобы легко чухало по бездорожью. Правильно?

– Точно.

– Тогда у меня есть замечательный вариант. Бежим!

Серёга и Гуру Кен бежали на запад довольно долго, около часа, пока не очутились на границе леса и поля. Здесь, в широком пересохшем канале, стоял накренившись огромный старый трактор. Несмотря на ветхость и заброшенность, сельскохозяйственный агрегат был относительно цел и, на первый взгляд, не носил признаков мародёрства. Запылённые стёкла, выцветшие наклейки на кабине. Целые гусеницы, не тронутый вроде бы двигатель, раз уж кожух опущен.