Тамбовский квартет. Побег из Шапито - Сергей Панарин

Гришечкин запустил обе пятерни в шевелюру, принялся судорожно искаться. Затем залез в свой рюкзачишко, достал запасную майку и накинул её на голову.

– Вот и умница, – одобрил Прохор. – Ещё бы теперича понять, что тут делала курица…

– Не курица, а петух, – корреспондент произнёс это с этаким шерлок-холмсовским апломбом и даже скосил взгляд на отпечаток.

– Это ты как определил?

– Элементарно… – Павел чуть не добавил «Ватсон». – Очевидцы говорили, что кенгуру украл из деревни петуха. И не надо корчить такое лицо, я тоже очумел, когда такое услышал.

– Гмык, – вырвалось у лесника. – Ладно, потопали. Тут хоть птицы запели, значит, и зверьё где-то близко.

Через некоторое время Прохор заметил белку, потом не в меру делового ежа. Тот привстал, словно оценивая, кто это такой здесь шастает. Затем животных стало больше. Даже городской журналист их засёк, хоть и вёл себя в лесу, как слепо-глухой.

– Километрах в трёх отсюда есть замечательное озерцо, – сказал Прохор. – Предлагаю посетить, искупаться. Целебная водичка, мил-человек, чистейшая.

Корреспондент с непривычки умаялся бродить, поэтому принял предложение лесника с усталым восторгом.

День был жарким, хотя солнце иногда скрывалось за лёгкими молочно-голубыми облаками. От зноя спасал еле заметный ветер. Когда люди вышли к озеру, они почувствовали свежесть, навеваемую от воды.

Места были прекраснейшие. Павел постоянно фотографировал, не жалея плёнки, потом вдруг замер, просто засмотревшись.

«Господи, – думал молодой журналист, – красотища-то какая! Вот где надо жить, а не в Москву стремиться… Как там лесник говорил? Зорьку вечернюю встречать».

Искупались. Вода была восхитительна – полоса тёплой, полоса прохладной. Обсохли, молча любуясь игрой бликов на глади, небом и лесом. Прохор достал из мешка хлеба и сильно закопченные колбаски. Перекусили. Запили водой из фляжки.

– Всё, мил-человек, пора обратно, – промолвил лесничий. – Мы с тобой дали изрядного крюка, пока до моей лачуги дошкандыбаем, стемнеет.

Гришечкин топал и мысленно прикидывал содержание будущей статьи. Пока получалось сплошное коллективное враньё да страхи корреспондента из-за тишины в бору. Как-то маловато. Павел охотно верил историям браконьеров, бабки, продавщицы и селян, видевших лису, а в «мёртвом лесу» побывал сам, но как убедить читателя? Факты, факты давай, скажет главный редактор и будет прав. Сенсационный материал спасут только фотографии кенгуру, обезьяны и пресловутого зловонного енота… И тут журналист встал как вкопанный:

– Ага!

– Чего это ты? – обернулся Прохор.

– Я знаю, откуда тут вся эта экзотика! – Павел не скрывал гордости. – На днях в Тамбове из цирка сбежали животные. Заметку готовила, кажется, Любочка… Это не важно. Да, там пропали кенгуру, обезьяна, скунс и петух!

– А сюда они как прибыли? На попутках?

– Возможно, их кто-то похитил, отвёз сюда, и они вырвались на свободу, – предположил корреспондент. – Между прочим, директор цирка жаловался в милицию, что ему угрожали.

– Ну, прямо «Следствие ведут знатоки», – усмехнулся лесник.

– Дельце пахнет криминалом, – пробормотал Гришечкин. – Крупной сенсации не светит, а вот раскрутить тему бандитского произвола вполне возможно… Прохор, нам во что бы то ни стало нужно найти этих зверей!

У Михайлы Ломоносыча хватало забот. Лисёна принесла весть о том, что люди стали ходить на разведку, правда, как-то странно. Зайдут в лес, потом вдруг поворачивают и сбегают в неясной тревоге. Медведь знал, что ощущение опасности – штука тонкая. Бывало, оно спасало множество зверей. К примеру, какой-нибудь волк замается, завоет беспокойно, уведёт стаю, а через какое-то время нагрянут охотники, только волков-то уже тю-тю. Знал лесной губернатор и то, что некоторые начинают чувствовать землетрясение или ещё какую-нибудь катастрофу.

«Неужели мы вовремя снялись с мест?» – думал Михайло.

Лисёну он на всякий случай пожалел, не послал обратно в разведку. А канюк продолжал наблюдение с воздуха, изредка оглашая деревню печальными криками. Кстати, возможно, поэтому тамошние жители ощущали какую-то тоску и подавленность.

Ещё зачем-то пришёл лесник с каким-то незнакомцем. Прохору можно было доверять, он мужик свой, а вот его спутник вызывал серьёзные подозрения. Всё прикладывал какую-то штуковину к лицу, замирал, щёлкала она. Совершенно ясно, что от такого поведения хорошего ждать не стоило, а стрельба весьма вероятна. Вот, к примеру, каждая собака знает: наклонился человек или присел – жди летящего в тебя камня. Нехорошо, в общем, тревожно.

Кроме людской угрозы возникла проблема с расселением. Не все были довольны отведёнными участками. Хомяки не хотели селиться у озера, а белки жаловались на тесноту из-за нехватки дупел. Стук Стукыч проблему с дуплами решить не мог, так как долбил громко, но медленно.

И конечно же, надо было что-то решать с послами. Американец сильно задел ежа, а остальные иноземцы неслабо на него взъелись. Однако это полбеды. Когда слух о том, что Парфюмер оскорбил Колючего, обошёл лес, в народе появились, мягко говоря, опасные мысли относительно скунса и его коллег. Ломоносыч предпочёл утрясти конфликт, втайне желая, чтобы неугомонные дипломаты вымелись из Тамбовщины куда подальше. Тем не менее хлопцы они были симпатичные, только больно уж их было много. Всего четверо, а проблем – хоть с соседями делись.

Для урегулирования политических разногласий медведь собственнолично пожаловал к посольскому шалашу. Время выбрал вечернее, тихое.

– Эй, гостюшки, выходите, надо потолковать, – позвал Михайло.

Циркачи выбрались, расселись, глядя в землю. Последним вальяжно вышел Вонючка Сэм, занял место с краю.

Ломоносыч хмуро начал:

– Значит, музыкального слуха у меня нету, всё-таки в берлоге рос, а там на ухо, сами понимаете, наступили, и не раз, поэтому я вам сейчас не спою, а просто заявлю ноту протеста. Если ещё раз кто-нибудь из вас допустит хотя бы малейшее оскорбление моих подданных, я того лично вызову на самые серьёзные дебаты. На всякий случай намекну, что полемику со мной пока никто не пережил.

– Не надо меня пугать, у нас в стране самая крутая армия, – горделиво сказал Вонючка Сэм. – Видели бы вы наших морских котиков. Сущие дьяволы!

– Так, трепло пушное, – устало проговорил Михайло. – Имей уважение к тому, с кем беседуешь. На каждого вашего морского котика у нас найдётся сухопутный пёсик. А ты сейчас извинишься передо мной, руководителем леса, а потом перед Колючим, моим заместителем по связям с иностранцами.

Скунса, похоже, совсем занесло.

– Вот ещё, извиняться! – ляпнул он и развернулся для химической атаки.

Хвост Сэма ещё поднимался, а медведь уже начал кувырок, и к моменту, когда зловонная струя брызнула туда, где только что сидел Михайло, тот уже был рядом со скунсом, чуть сбоку.