Русский всадник в парадигме власти - Бэлла Шапиро

Появление царя предварялось шестью сотнями вооруженных всадников; за ними вели в поводу 25 роскошно убранных заводных лошадей, часть их которых была покрыта леопардовыми шкурами. Позади шествовали рыжие лошади, убранные алым бархатом; лошади в таком же уборе, но светло-серые, везли царскую вызолоченную карету, ехавшую следом. За царской каретой ехал верхом тринадцатилетний царевич Федор, одетый в парчу; его окружала плотная толпа из бояр и дворян. За толпой тянулись десятки повозок, где размещались придворные и царское имущество. Далее ехали многочисленные конные дворяне и стрельцы; последние вели в поводу еще 40 заводных серых в яблоках лошадей. Следом, на серых лошадях в алом бархате, ехали бояре. Наконец, «…следовала царица в золоченой повозке с небом из алого бархата, и против нее в повозке сидели две боярыни. Повозка ее была запряжена десятью очень красивыми серыми лошадьми. За нею следовала царевна [Ксения], ехавшая также в золоченой повозке с небом из оранжевого бархата… Повозка ее была запряжена восемью красивыми серыми лошадьми. Как кругом царицыной, так и кругом царевниной повозки бежала большая толпа бояр. За повозкою царевны ехало верхом 36 боярынь, все замужние, одетые в красное, все в белых войлочных шляпах с широкими полями и красными повязками вокруг шляпы и с белою [фатою, закрывавшей] рот. Сидели они на лошадях по-мужски. За ними следовало большое множество повозок…»[464]

Присутствие женского отряда, ехавшего попарно «верхами на иноходцах»[465], отмечают и другие свидетели этого выезда: «все горничные женщины ехали верхом, как мужчины: на головах у них были белоснежные шапки, подбитые телесного цвета тафтой, с желтыми шелковыми лентами, на них золотые пуговки, к которым придеты были кисти, падавшие на плеча. Лица у женщин закрывались белыми покрывалами до самого рта, а одеты они были в длинные платья и желтые сапоги. Каждая ехала на белой лошади, а всех таких ехавших, одна возле другой, женщин было 24»[466].

О выезде Марины Мнишек, состоявшемся, очевидно, в мае 1606 г., пишет французский наемник на русской службе капитан Жак Маржерет: «изрядное число женщин следует за ее каретой, сидя верхом по-мужски»[467]. Вероятно, таким же порядком выезжала и Мария Шуйская: в ее гардеробе отмечены особенные головные уборы, предназначенные только для дальней дороги[468]. Судя по всему, это были последние выезды с «амазонками», и последующие политические события надолго приостановили бытование чина торжественного выезда царицы.

Достоверных сведений о женской верховой езде в мужском седле в XVI–XVII вв. ничтожно мало. Очень немногое мы можем узнать, сопоставляя официальные документы и исторический нарратив. Иллюстративный материал ограничен двумя изображениями. Первое — миниатюра из Лаптевского тома Лицевого летописного свода, изображающая конную свиту вдовы Юрия Долгорукого с детьми при поездке в Константинополь[469]. Миниатюра выполнена придворными художниками Ивана IV[470]. Всадница на миниатюре выделяется специфической широкополой шляпой[471], надетой на убрус. Аналогичный головной убор представлен на поясном изображении женщины, которое было опубликовано И. Е. Забелиным как шляпа для защиты от солнца и дождя, известная в древнерусском женском костюме с XVI в.[472]

Свидетельства современников позволяют очертить особенности такой шляпы довольно полно. Она имела широкие круглые поля и круглую тулью; цвет ее всегда был белым, а материалом для изготовления был войлок[473]. Шляпа называлась «походная»[474], или «земская»[475]; несмотря на прозаическое название, она убиралась роскошным декором. Отличительной ее чертой были висящие длинные кисти[476]. Эти кисти сравнивались с украшениями венцов: «венец с кистьми низан жемчугом, что бывает у боярынь на походных шляпах»[477]. Думается, что они могут быть охарактеризованы как рясна[478].

Шляпа снабжалась длинными шнурами из цветного яркого материала[479]. Эффектным дополнением головного убора была белая фата, висевшая как «шелковая повязка вокруг шеи»[480]. В походе она закрывала нижнюю часть лица[481], защищая его от загара и дорожной пыли, поднимаемой копытами лошадей поезда. Эта деталь была необходимой частью экипировки, поскольку белые румяные лица считались своеобразной «визитной карточкой» московских амазонок. Так, Олеарий сообщал о группе из «36 нарумяненных девиц, которые ехали на лошади по-мужски»[482], ему вторят и другие современники[483]. Говорили, что «в Москве не считается зазорным румянить и белить лица, и самые знатные — и мужчины, и женщины — раскрашиваются, и даже сам Великий князь»[484]. Эта особенность воспринималась как национальный обычай[485]. Подтверждение того, что косметика входила в число предметов первой необходимости, мы находим в письме царицы Евдокии Лукьяновны, написанном вскоре после свадьбы. Здесь перечисляются подарки, сделанные молодой царицей сестре; среди обыкновенных для женщин ее круга шелков, серебра и золота, одежд и украшений указаны два фунта белил[486].