Королеву играет свита - Светлана Успенская

Дивиденды от тайного сотрудничества с органами не заставили себя ждать.

Теперь режиссерам, этим упрямцам, было рекомендовано сверху брать Руденко на роли, пусть хотя бы второстепенные… Все же денежки потихонечку капали, и Макс чувствовал себя все более уверенно. Он уже и с Тарабриным теперь разговаривал как с равным, забыв про свое недавнее униженное пресмыкательство.

Весть о том, что Тарабрин «зашился», имела для самого режиссера благое воздействие. Ему внезапно дали зеленую улицу, позволив снимать фильмы, о которых он так долго мечтал. Его жена засияла в этих картинах своей притягательной русской красотой.

Жизнь завертелась с удвоенной быстротой. Съемки фильмов, монтаж, озвучка, поездки на фестивали… Шел семьдесят пятый год. Вот уже старшая дочка пошла в школу, а младшая в детский сад. Как Нине порой не хватало верной, преданной и неизменно исполнительной Кутьковой! Приходилось оставлять детей на случайных людей. Руденко, конечно, свой человек, никогда не откажет, но у него вечно дела…

А Макс был опять не в своей тарелке. После первой встречи с человеком в кроличьей шапке последовала вторая, потом третья… Во время этих свиданий Макс исправно докладывал, что видел и слышал, о чем трепались в его присутствии доверчивые, как дети, артисты.

Результаты этих нечастных встреч внешне не были слишком заметны. Ну, нашли у сценариста Свидеркина несколько самиздатовских рукописей, перетрясли всю квартиру, поволокли перепуганного писаку на Лубянку, взяли с него подписку, отпустили. Ну, закрыли балерине Лампионовой выезд за рубеж на гастроли — мол, неблагонадежна. Ну так что же? Она ведь и вправду неблагонадежна. Еще предаст свою советскую Родину в зарубежной поездке (командировочные в валюте и гостиница за счет государства). Она ведь насчет партии в выражениях не стеснялась!

Короче, совесть Макса была чиста. Или почти чиста. А потом комитетчик неожиданно вызвал его в неурочное время.

— Вы ведь с Тарабриным друзья, так? — осторожно осведомился он. — Вы, конечно, слышали про его мемуары? Макс молча кивнул.

— Мы бы хотели почитать… — намекнул комитетчик. — Есть мнение, что это антисоветское сочинение.

— Слышать-то все слышали, но видеть — не видел никто, — усмехнулся Макс. — И я в том числе.

— Значит, вы должны их увидеть, — мягко попросил шапко-кроликовый, — мы вас очень об этом просим. Но Макс заупрямился.

— Невозможно! — категорически отрезал он. — Я и сам бы хотел в них заглянуть, но… Невозможно! И потом, какой вам толк в этих мемуарах? И так все известно. А вот меня могут от дома отлучить.

— Вы должны найти эти мемуары, — настаивал комитетчик.

— Не буду! — совсем нагло заартачился Макс. — Вот еще!

— Поймите, Максим Газгольдович, — тактично внушал ему собеседник, — вы не можете отказаться от нашего предложения… А вам известно, сколько у нас материала на вас лично? Вы знаете, сколько у нас уже набралось ваших антисоветских высказываний? Любой суд с радостью выпишет вам на основании этих документов шестьдесят четвертую статью, измену Родине… А вы вообще где отдыхать любите?

— В Прибалтике, — пролепетал Макс. — Там как-то культурнее…

— А в Сибири не хотите?..

Делать нечего, пришлось соглашаться. Припертый к стенке Макс еще какое-то время сопротивлялся, пытаясь выторговывать себе поблажки или откупиться от шапко-кроликового мелкими услугами, однако все было напрасно.

— Нам нужен дневник, — твердо отмел все его соблазнительные предложения комитетчик. — И пожалуйста, не затягивайте. Мы ждем.

Что он надеялся найти в дневнике Тарабрина, было непонятно. Может, какую-то антисоветчину, благодаря которой режиссера можно будет держать на крючке? Но ведь он и так был лоялен советскому строю, в диссидентах никогда не ходил, советскую власть отстаивал как свою, с пеной на губах. Вот только фильмы его говорили о ней что-то совсем иное…

Макс пытался завести разговор о дневнике с самим Тарабриным.

— И ты веришь тому, что люди плетут? — легко рассмеялся тот. — Какой дневник, ты что! Тут хоть сценарий успеть бы дописать в срок.

«Врет, отмазывается, мозги пудрит, — решил Макс. — Знает, что опасно трепаться, вот и скрывает мемуары даже от меня!»

Ему даже стало как-то обидно. Друг семьи вроде бы — и от него прячут, как от врага! Какой человек это выдержит?

Раньше все было бы куда проще. Купил бы бутылку «огнетушителя», налил Тарабрину, и через полчаса тот выложил бы все до донышка! А теперь этот способ не пройдет. И какие это враги народа додумались ампулы под кожу вшивать, «эспераль» называется? Мерзавцы, гниды, сволочи!

Затеяв с Ниной осторожный разговор про мемуары, Макс опять натолкнулся на глухую стену непонимания.

— Ну, пишет он что-то, — легко рассмеялась Нина. — Да ты же его знаешь, он вечно что-то строчит. А я не вмешиваюсь, у меня хлопот по горло. Дневник, говоришь? А зачем ему дневник писать? По дневнику ведь фильм не снимешь.

— Ходят слухи, там и про тебя… В неприглядном виде, — осторожно намекнул Макс.

— Болтают люди! Чего только не придумают из зависти! — усмехнулась Нина и полетела на кухню — молодая, жизнерадостная, красивая.

Ей было уже за тридцать. Возраст отчетливо проступал на ее лице, однако это ничуть не портило его, наоборот, легкие морщинки придавали ей что-то обворожительное, мудрое, интригующее… В последнее время все в ее жизни катилось гладко: муж не пил, она снималась в фильмах, вот и теперь должна была поехать на кинофестиваль в шестнадцатую советскую республику, Болгарию, где ей прочили премию за последнюю роль.

Муж поехать с ней не мог — съемки нового фильма были в разгаре. С детьми оставалась мать, приехавшая из Ленинграда. Три года Тарабрины строили кооперативную квартиру на Ленинском проспекте и недавно наконец переселились в нее. После малометражки в Медведкове это были просто царские хоромы! Все складывалось так удачно!

Между тем Макс терзался неизвестностью. Назойливый комитетчик звонил каждую неделю, приставал с расспросами, как продвигается задание, намекал, угрожал, сулил горы златые… От этих звонков Макс нервничал, совершал ошибки.

Когда Тарабрин получил ордер на квартиру, Макс, конечно, на правах друга семьи стал помогать ему с переездом. И тут чуть было не попался.

Оставшись наедине со всяким барахлом, он потерял бдительность и бросился ожесточенно рыться в коробках в поисках дневника. Малолетняя Ира заметила это и побежала к бабушке жаловаться:

— Бабуль, а почему дядя Макс разбрасывает мои рисунки?

— Кольцо уронил, вот и ищу, — соврал Макс, бессильно отступая.

Проклятых мемуаров не было!

В новой квартире он громко суетился, помогал расставлять вещи, лицемерно предлагал Нине отнести черновики мужа на помойку и сжечь.

— Ты что! — пугалась Нина Николаевна. — Ваня знаешь что мне устроит, если хоть один листок пропадет! Пусть лежит, как есть. Он сам решит, что ему не нужно.