Юные безбожники против пионеров - Валерий Анатольевич Шевченко

пишу, потому что не знаю, придется мне говорить в группе по этому вопросу или нет. Насколько я знаю, как будто насчет религии мои ребята ничего не знают, поэтому думаю, что в этой плоскости работать не придется»[673]. Многие преподаватели не считали возможным «унизить свою чистую науку примесью антирелигиозного материала»[674]. Другие говорили, что «учительство ведет антирелигиозную работу по принуждению, а не по убеждению»[675].

И даже в начале 1930-х гг. в школе работало немало верующих учителей. В июне 1930 г. на курсах политехнизации провели анкетирование педагогов Ленинграда. Учтены ответы 1429 человек. Оказалось, что действия советской власти по борьбе с религией (закрытие церквей, снятие колоколов, антирелигиозное воспитание в школе) осуждают 17 % опрошенных (246 человек)[676]. Серафима Петровна Кислякова, будучи в 1931/35 гг. завучем в школах № 23 и № 54 Дзержинского района, приезжала исповедоваться и причащаться в другой район Москвы в церковь Св. Власия, так как в те годы этот храм был мало посещаем[677].

Учителя постоянно находились под угрозой увольнения. У некоторых сдавали нервы. Тем более что в Москве в 1930–1931 гг. произошло несколько громких увольнений учителей по политическим мотивам. После обследования Сокольническим райкомом ВКП(б) совместно с РОНО в ноябре 1930 школы № 50 уволены два преподавателя и заместитель заведующего. Один из уволенных – преподаватель математики Голубков как-то имел неосторожность сказать: «Я родился не в 1917 г., и сопляки меня не перевоспитают». Но в этой школе учащиеся не смирились с увольнением педагогов: начались волнения. Некоторые ученики потребовали вернуть учителей. Заведующий безуспешно пытался успокоить школьников. И только срочно вызванному секретарю райкома ВЛКСМ удалось нормализовать положение[678]. Пролетарский районо снял с работы преподавательницу школы № 4 Янченко за то, что «она на занятиях призывала детей прийти на [антипасхальный. – В.Ш.] вечер, а после занятий ходила к родителям и уговаривала не пускать детей», так как «в настоящий период кроме разврата ребенок ничего получить в школе не может»[679].

Тем не менее интенсивно готовились новые кадры учительства, подготовка которых не оставляла места сомнениям и колебаниям. Главпрофобр уделял особое внимание антирелигиозной подготовке будущих педагогов. В директиве «Об антирелигиозной работе педвузов и педтехникумов» от 16 сентября 1930 г. указывалась необходимость «насыщения антирелигиозным содержанием всех без исключения дисциплин, прорабатываемых в педвузах и в педтехникумах»[680]. Директива предписывала прохождение студентами педвузов и педтехникумов антирелигиозной практики с первого курса школьной и внешкольной работы с детьми и подростками[681].

Однако состояние атеистической подготовки студентов педвузов и педтехникумов вызывало нарекания со стороны СВБ. В резолюции исполбюро ЦС СВБ «О работе среди детей» от 8 декабря 1931 г. констатировалось отсутствие должной подготовки новых педагогов. СВБ обращался к наркомпросам «с указанием на необходимость ликвидации этого ненормального положения и введения в педтехникумы и педвузы соответствующих антирелигиозных курсов»[682].

Более организованно антирелигиозное воспитание проводилось в образцово-показательных школах. Например, в течение 1931/32 учебного года в 25-й образцовой школе ФЗС Октябрьского района города Москвы проводились открытые уроки, на которых присутствовали педагоги и представители РОНО. 28 марта 1932 г. на уроке биологии, в частности, разбирали значение получения учеными новых сортов плодов и растений для противодействия религиозному взгляду на многообразие форм как результату Божьего творения. В качестве доказательства одна из учениц, делавшая доклад, сослалась на выведенную «сладкую грушу с ароматом лимона»[683]. 14 апреля 1932 г. на уроке литературы в седьмой группе ученики сообщали доклады по роману Л.Н. Толстого «Воскресение». После докладов состоялись прения. Один из выводов учащихся сводился к тому, что Толстой, отвергая «официальную церковь», проводит свою религию, по словам В.И. Ленина, новый очищенный яд для угнетенных масс[684].

В 1930–1932 гг., пусть не так наступательно, как это происходило в 1929 г., школьников продолжали выводить на антирелигиозные акции. Необходимо привести выдержку из воспоминаний заслуженного артиста России и Литовской ССР Анатолия Борисовича Свенцицкого (1921–2007), проживавшего в те годы в Москве: «Помню вынос плащаницы в Великую пятницу в моей любимой церкви Успения Пресвятой Богородицы на Могильцах. Плащаницу обносили вокруг храма, шли по мостовой, так как у храма ограды не было. 1932 год – год закрытия храма (12 июля 1932 г.), «последняя Пасха». Настоятель – очень почитаемый тогда в Москве протоиерей отец Георгий Николаевич Чиннов (1870–1935), внешностью похожий на философа Сократа и на св. Николая, мужественно несет на своем челе плащаницу. Великолепный хор, созданный регентом Локтевым, поет «Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный, помилуй нас!» С улюлюканьем, дикими криками школьники, которых привели сюда советские «педагоги», бросают в крестный ход комки талого снега и грязи, выкрикивают богохульные слова. Остановить их нельзя: они олицетворяют «советскую власть», пролетариев, которые соединяются, и атеизм…»[685].

Но увлекшись различными общественными кампаниями и связью с производственным трудом, школа не обеспечивала учащихся необходимыми теоретическими знаниями. Вот как писала об этом в 1930 г. учительница городской школы: «Начался год [1929/30 учебный год], да как посыпались на нас всякие кампании, только держись!.. На заем подписывать – одна кампания. Бутылки собирать – другая. Тару раздобывать и починять – третья. Посевная кампания – четвертая. Дальневосточной армии подарок – пятая. А тут Рождество, антирелигиозная кампания – шестое. А затем культпоход, а потом колхозы и еще, и еще, и еще. И ведь все надо с «проработкой». Как запрыгали, заскакали кампании – ухнули и наши темочки и делишки»[686].

ЦК ВКП(б) в 1931 г. озаботился качественным состоянием знаний в общеобразовательной школе. В постановлении ЦК ВКП(б) «О начальной и средней школе» от 25 августа 1931 г. констатировалось, что «обучение в школе не дает достаточного объема общеобразовательных знаний»[687]. Вместе с тем в постановлении подчеркивалось «исключительно важное значение» «выдержанного коммунистического воспитания в советской школе» и усиления «борьбы против всяких попыток привить детям советской школы элементы антипролетарской идеологии»[688].

В обращении заместителя наркома просвещения К. Мальцева к просвещенцам, посвященном партийному постановлению, отмечалось, что «антирелигиозное… воспитание должно стать одной из существенных составных частей общей задачи коммунистического воспитания подрастающего поколения»[689]. Таким образом, антирелигиозное воспитание в школе не теряло свою значимость.

Об усилении этой работы говорили на VIII Всесоюзном съезде работников просвещения в апреле 1932 г. нарком просвещения УССР Н.А. Скрыпник и нарком просвещения РСФСР А.С. Бубнов. «Школы усилили работу по коммунистическому воспитанию детства, направляя ее… на усиление антирелигиозного воспитания», – докладывал Н.А. Скрыпник. «Особое значение приобретает сейчас в области коммунистического воспитания интернациональное и антирелигиозное воспитание», – говорил и А.С. Бубнов[690]. Однако, несмотря на громкие заявления руководителей наркомпросов, антирелигиозное воспитание в школе постепенно теряло свой накал.

С 1932 г. учреждения народного образования стали постепенно переходить на шестидневную