Апокриф. Давид из Назарета - Рене Манзор

– Я даю тебе последний шанс спасти эту очаровательную девочку, – вновь заговорил бывший охранник. – Но берегись, я знаю ответы на некоторые вопросы, которые собираюсь тебе задать. Стоит тебе солгать, и я сделаю из нее пасхальную жертву. Ты готов?

Иосиф дважды кивнул трясущейся головой.

– Сын галилеянина останавливался у тебя этой ночью. Ты его пустил на ночлег, не так ли?

– Гостеприимство традиционно для нас.

– Лонгин уничтожил римский дозор, чтобы спасти его. Но… при этом его серьезно ранили, и он обратился к тебе за помощью. И ты, не задумываясь, оказал помощь этому бандиту, что делает тебя и твою семью врагами Рима, заслуживающими смертной казни.

– Бандит он или нет, мой долг лекаря обязывает меня лечить раненых, я давал клятву. А также все то, что я вижу и слышу о них, не подлежит разглашению.

– В самом деле? – улыбнулся Савл и резким движением перерезал горло девочки.

Иосиф бросился на него, пытаясь выхватить кинжал, но Савл использовал свою жертву в качестве щита. Она попыталась что-то сказать отцу, но вместо слов изо рта потекла кровь.

Через несколько мгновений Иосиф почувствовал, как кинжал вонзается в его тело. Смерть не смогла вырвать из него ни звука, поскольку все его внимание было приковано к агонизирующей дочери. Савл крепко держал ее сзади, так что она оказалась зажатой между убийцей и своим отцом.

– Ты сделал свое дело, фарисей, – прошептал, улыбаясь, Савл. – Теперь пришла очередь твоей жены, а потом и сына.

Убийца еще глубже вонзил кинжал в тело Иосифа и прокрутил его там. Несчастный попытался сопротивляться, но у него на это уже не осталось сил.

– Пощади их… – прохрипел он.

– Не переживай, вы скоро снова будете вместе.

Иосиф хотел каким-то образом предупредить родных, но не знал, как это сделать.

Савл вытащил кинжал, и обе его жертвы рухнули на пол.

Он вышел из кухни и направился в комнату хозяйки, ступая неслышно, словно кошка.

Затаив дыхание, он припал глазом к замочной скважине.

Анна как раз расчесывалась.

Убийца приоткрыл дверь, но скрип петель выдал его.

– Иосиф? – произнесла Анна, оборачиваясь.

Увидев постороннего, она застыла на месте. Кровь на руках и одежде тарсийца привела ее в ужас.

– Мне нужно кое-что узнать у тебя, женщина. И я надеюсь, что ради своего малыша ты будешь более благоразумной, чем твои муж и дочь.

– Что ты с ними сделал? – закричала в панике Анна.

– Нет, вопросы задаю я. Ты будешь отвечать. И ответы мне нужны очень простые. Куда отправились Лонгин и сын галилеянина?

– Что ты с ними сделал? – повторила она со слезами на глазах.

– То же самое, что я сделаю и с твоим сыном, если ты не ответишь, – спокойно произнес Савл.

После этих слов Анна пришла в отчаяние. Ее муж и дочь погибли, спасая Давида. Если она поступит так же, то такая же судьба будет уготована ей и ее сыну. Разве этого от нее ждет Всевышний? Ее мало волновало, что будет с ней, но судьба сына была ей небезразлична! Ни Господь, ни Иосиф не могли хотеть смерти пятилетнего ребенка! Ей нужно было выиграть время, собою отвлечь внимание убийцы. И тогда, словно заманивая, она стала расшнуровывать верх туники трясущимися руками, выставляя напоказ свои тяжелые, еще мокрые груди.

– Возьми меня, Савл, и пощади моего сына, – заговорила она чувственно, что вызвало у него отвращение, – и я клянусь тебе, ты не пожалеешь!

Савл в ужасе отскочил от нее, выкрикнув:

– Отойди от меня, соблазнительница! Заноза в моей плоти! Неужели ты не понимаешь, что сам сатана подсказывает тебе эти слова?

Анна воспользовалась его замешательством и бросилась к двери, но, прежде чем ей удалось ее открыть, кинжал, пролетев со свистом, вонзился в ее спину по самую рукоятку. Она рухнула на пол. Савл тут же бросился к умирающей и, схватив правой рукой за волосы, приподнял ее голову, пытаясь задержать женщину на этом свете.

– Скажи, куда отправился сын галилеянина, – прорычал он, – или, клянусь, твой сын испытает адские муки еще до преисподней!

Чувствуя, что силы покидают ее, Анна глубоко вдохнула и, задыхаясь в агонии, смогла все же выговорить:

– В Дамаск…

Сын Иосифа Аримафейского играл в ванной со своим деревянным мечом. Стоя по пояс в воде, он представлял, что когорта римских солдат напала на него, и наносил жестокие удары своим воображаемым врагам. Его удивило, что вода, стекавшая в ванну, внезапно перестала литься.

Он осмотрелся… Никого. Потом задрал голову, чтобы посмотреть на искусственную скалу, с которой текла вода.

– Постой, аба, я знаю, это ты! – весело крикнул он.

Ответа не последовало.

– Я думал, ты пошел спать…

Снова тишина.

– Ты же захочешь…

Он вылез из ванны и побежал на вершину скалы, откуда лилась вода, чтобы найти там своего отца. И тут он столкнулся лицом к лицу с Савлом. Не произнося ни слова, тарсиец схватил мальчика за горло и погрузил его в воду. Ребенок барахтался, но твердая рука убийцы не отпускала его.

Прошло время…

Движения мальчика замедлились…

И вскоре на поверхность воды всплыла деревяшка – меч мальчика лишился своего хозяина.

Кумран, Иудейская пустыня

Когда беглецы добрались до места, откуда была видна недавно покинутая Давидом ферма, он остановил лошадь, натянув поводья. Сердце сжалось, когда он, присмотревшись, увидел две могилы. Он повернулся к Лонгину, и тот, с грустью в глазах, кивнул, подтверждая, что именно там он похоронил мать и дядю юноши.

Не в силах больше сдерживать охватившие его чувства, Давид с силой пришпорил лошадь и снова поскакал вперед.

Фарах хотела было двинуться за ним, но центурион не позволил ей это сделать, ухватив рукой поводья ее лошади. Преисполненный сострадания, он смотрел, как юноша скакал в сторону своего дома, потом спешился и, качаясь, пошел к могилам своих близких.

Увидев, как он стал рвать на себе тунику, а потом, кинувшись на землю, принялся посыпать ею себе голову, Фарах и Лонгин содрогнулись, словно эти иудейские обычаи так оплакивать своих родственников внезапно стали близки их сердцам.

Глазами, полными слез, Давид долго еще смотрел на куски дерева, которые были поставлены вместо надгробий. Римлянин вырезал на них ножом имена: Мария из Магдалы и Шимон бен Иосиф. Юноша осознал, что потерял их навсегда, и не мог сдержать рыданий. В безмерной скорби он лег на могилу матери. Несмотря на то, что ее не было рядом, он долго что-то говорил ей. Порой он замолкал, словно слушал ее ответы.