Оставаясь в меньшинстве - Леонид Борисович Невзлин

кардинальному обновлению и с кем мы способны стать настоящими партнерами. Потому что порой сам институт или университет интересны, но вот система организации, ректор и другие параметры таковы, что никогда не найдешь здесь общий язык

В Советском Союзе, несомненно, были гуманитарии международного уровня — историки, филологи, философы: Д. С. Лихачев[83], И. М. Дьяконов[84], В. В. Иванов[85], М. К. Мамардашвили[86], В. Н. Топоров[87], А.Я. Гуревич[88] и многие другие, известные не только в СССР, но и за рубежом. Но в целом гуманитарные науки находились под постоянным давлением и контролем со стороны марксистско-ленинской философии. Теперь уже сложно представить, насколько всепроникающей была эта «философия», а по существу — набор догматов и цитат из Маркса, Энгельса, Ленина, которые в свое время Сталин свел в единый нарратив в главе «О диалектическом и историческом материализме» в обязательной для чтения всей страной книге «Краткий курс истории ВКП(б)». Именно эта книга заложила идеологическую матрицу, довлевшую над всеми точными и неточными науками в СССР. Невозможно было защитить диссертацию, если в ней отсутствовали цитаты из основоположников марксизма-ленинизма. И не важно, что тема диссертации могла быть далека от интересов покойных классиков и они не успели высказаться на этот счет.

Общественные науки занимали очень важное место в системе высшего образования Советского Союза. Провозглашалось, что они призваны «воспитывать будущую интеллигенцию на основе марксистско-ленинского учения, вырабатывать у нее „научное“ мировоззрение, ненависть к буржуазной идеологии, патриотизм, умение с точки зрения марксизма-ленинизма объяснять мировые события и политику партии, доказывать преимущества социалистического строя».

Иногда мне кажется, что под этой идеологической установкой нынешнее руководство России подписалось бы без всяких колебаний, особенно в части «ненависти» и «патриотизма».

«Учение Маркса всесильно, потому что оно верно» — эту цитату из статьи Ленина «Три источника и три составных части марксизма» можно было встретить всюду Звучало безнадежно и непререкаемо. Изучать эти науки советские люди начинали еще в школе, а затем марксизм-ленинизм преследовал их все годы учебы абсолютно во всех институтах страны. С первого курса преподавали историю КПСС, потом диалектический и исторический материализм, политэкономию, научный атеизм и на последнем курсе — загадочный научный коммунизм, по которому приходилось сдавать госэкзамен. Преподавала эти псевдонаучные дисциплины огромная армия начетчиков, насчитывающая десятки, если не сотни тысяч преподавателей. После перестройки все эти «науки» стали никому не нужны, но работники идеологического фронта не ушли из вузов, а «переквалифицировались» в политологов, культурологов и историков религии.

При выборе университета под наши цели мы искали тот, который в наибольшей степени смог очиститься от этого марксистского тлена (тогда казалось, что подобная псевдорелигия уже в прошлом, и никто не мог себе представить, что спустя двадцать лет в трактовке исторических событий тон снова будет задавать «Краткий курс КПСС»).

Впрочем, вначале мы хотели провести серьезную реформу во всей системе высшего образования. Речь шла о большей академической и предпринимательской свободе. Мы считали, что новый тип управления вузами, а именно — формирование попечительских советов — станет стимулом для развития системы высшего образования. Университеты смогут расширить свои возможности за счет дополнительных вливаний в их бюджет. Можно будет — естественно, через голосование — провести кардинальные системные реформы. Гораздо более эффективные, чем при безусловном подчинении Министерству образования.

Идея вроде бы нашла сторонников и в правительстве, и в министерстве, и в вузах. Герман Греф, занимавший тогда пост министра экономического развития и торговли РФ, уверял, что закон о попечительских советах будет принят буквально «вот-вот».

Мы долго ждали…

Поняв в какой-то момент, что правительственное «вот-вот» вряд ли случится в обозримом будущем, мы решили действовать через Министерство образования и совместно с руководством РГГУ предложили изменить устав отдельно взятого университета.

РГГУ мы выбрали, сочтя его лучшим и самым прогрессивным университетом в стране. И в первую очередь потому, что им руководил Юрий Афанасьев — «шестидесятник», человек демократических взглядов. Собственно, Афанасьев и создал Российский гуманитарный университет в 1993 году на базе Московского государственного историко-архивного института, которым он управлял с 1986 года. Он также был одним из создателей и сопредседателем движения «Демократическая Россия». Именно ему принадлежит выражение «агрессивно-послушное большинство», которое он употребил в отношении большей части депутатов Съезда народных депутатов СССР 1989 года и которое, увы, по-прежнему остается актуальным.

Юрий Николаевич заинтересовался нашим предложением. Но на партнерство с ЮКОСом пошел не сразу. Мы вели переговоры около двух лет с разной интенсивностью. Нам партнерство казалось чем-то логичным и естественным. Мы уже прошли школу «Открытой России» и запустили первый очень удачный проект «Федерация интернет-образования». Но характер у Юрия Афанасьева был совсем не простой, он хотел обговорить и понять все аспекты нашего взаимодействия. Лишь когда он понял, что речь идет о многолетнем сотрудничестве, что мы готовы инвестировать действительно большие средства и принимать личное участие в управлении университетом, дело сдвинулось.

Со стороны ЮКОСа было обещано финансирование в сто миллионов долларов в течение десяти лет: по десять миллионов в год. Это означало фактически удвоение годового бюджета университета. По новой схеме академик Юрий Афанасьев становился президентом университета, а мне предложили «менеджерскую» должность ректора. И я очень загорелся этим проектом. Я почувствовал, что университет — то, о чем я мечтал. Увидеть своих выпускников через десять лет в парламенте, в правительстве, в частном бизнесе, в СМИ — это была заманчивая перспектива!

Изначально мне и в голову не приходило претендовать на должность ректора. Но проблема заключалась в том, что по закону только ректор обладал единоличным правом финансово-распорядительной подписи. То есть личность ректора в запланированных нами реформах была ключевой.

Нужны были смелые, неординарные решения. Я рассудил, что при поддержке Ходорковского смогу справиться с этой задачей. В моем активе был длительный и разнообразный опыт руководства большими коллективами в самых разных сферах. И хотя было понятно, что миссия предстоит не из легких и авторитет придется зарабатывать уже в процессе работы, я все-таки решился выдвинуть свою кандидатуру на пост ректора.

6 июня 2003 года состоялось заседание ученого совета РГГУ, на котором обсуждалось избрание Юрия Афанасьева президентом, а меня — ректором. К тому времени я уже сложил с себя полномочия сенатора от Мордовии. На заседании я изложил программу сотрудничества университета с ЮКОСом и пообещал, что через десять лет РГГУ станет одним из лучших университетов Европы.

17 июня 2003 года прошло заседание выбирающего органа РГГУ — Конференции представителей педагогических, научных и иных категорий работников, на котором присутствовали несколько сотен человек — преподаватели, студенты, технические работники,