Расколотое небо - Светлана Талан

– Еле доперла!

– Куда ты его тянешь? – улыбнулась Варя, увидев запыхавшуюся сестру, у которой полные щеки раскраснелись и стали похожими на два спелых помидора.

– Сначала дай попить, – попросила сестра.

– Идем в хату, – пригласила Варя. – Ко мне или к родителям? – спросила она, потому что бабушкина хатка теперь была посредине, по одну сторону – родительский дом, по другую – Вари с Василием.

– К родителям привычнее, – ответила Ольга.

– Оля, пообедаешь с нами? – гостеприимно спросила мать.

– Только водички попью, – ответила дочка.

– Ты так редко к нам заходишь, – беззлобно упрекнул отец.

– А когда мне ходить? – сказала Ольга, осушив полную кружку воды. – Мои старики как дома что-то сделать, в поле работать или детей смотреть, так сразу немощные и хилые, а на работу в колхоз бегут как кони. Впереди табуна мой Иван, а они – за ним. Как утром услышали гармошку Михаила, бросают ложки и, будто голый в баню, спешат на работу. Или им там медом намазано? Говорят, хлеб зарабатывать идем. Свое поле отдали, теперь на чужом будут вкалывать. Увидим, что заработают. Может, столько, что и в амбар зерно не поместится? Двух коров отдали в колхоз, одна из них – стельная. Я упала, когда коров забирали, за ноги ее цеплялась, орала «Не отдам!», да кто меня слушал? Как вспомню тот день – мороз по коже. Оставили нам одну буренку, дети за день это молоко выпьют, да я творога каплю им сделаю, а старики прибегут вечером домой и по горшкам заглядывают. Еще и недовольны. Спрашивают: «Ты за день все молоко выпила, лентяйка?» Это я лентяйка? С утра до вечера на ногах.

– Тебя не гонят на работу? – поинтересовался отец.

– Уже не раз приходил в хату Лупиков. Хочет видеть меня на работе.

– А ты ему что?

– Говорю: забирай к себе моих детей, нянчи их, а я пойду на работу, – улыбнулась Ольга. – Никуда мне не деться. Придет весна, пойду на посевную.

– А теперь куда метешься? – спросила Варя.

– Слышали, как целыми днями ревут колхозные коровы? Чужую скотинку жалко, а там две моих буренки. Не ходила туда, чтобы не видеть их, чтобы они отвыкли от меня, чтобы не обливалось сердце кровью. Но вот не выдержала, зашла посмотреть, как они там. Ой горе, что я увидела! Бедные коровки померзли, под ними соломы подстелено, как для котенка. Чья-то коровка вывихнула ногу и лежит полувмерзшая в лужу своей мочи. Я побежала по людям, сложили мужики в коровнике кое-какую печку, нанесли дров, так теперь топят.

– А что же председатель колхоза? Для чего его выбирали?

– Он во всем слушается Лупикова, а у самого вместо головы капуста на плечах. Говорит, Лупиков сказал, что скоро придет весна и на улице потеплеет. Я ему: «А если твой За…ков скажет, что весна не придет, то ее не будет?» Стоит как болван, глаза на меня вытаращил. Что с него возьмешь? Жаба – она и есть жаба. В селе же вырос и не понимает, что до весны все коровы подохнут. Вот мы теперь с бабами носим скоту и солому, и сено, потому что худые стали, как скелеты.

– Доруководились, – заметил отец и сокрушенно покачал головой.

– Так я пойду? – сказала Ольга.

– Как там Олеся? – поинтересовалась мать. – Мы к ней наведываемся, но часто не будешь ходить, когда Ониська постоянно дома.

– Днем на работе в колхозе, а придет домой, так и в печи потухло. Вся работа на ней. Хорошо, что с детства к труду приучена, так что в хате чистенько, все украсила своими вышитыми полотенчиками и скатерками. Только живут там свиньи, девчонка убирает, а они пакостят. Да еще и Ониська, когда нажрется самогона, пудит ночью на чистенькую постель. А стирать кому? Олесе!

– Муж хотя бы жалеет? – спросила мать.

– Кто его знает, – пожала плечами Ольга. – Мне не жаловалась.

– Дай-то Бог! – Мать перекрестилась на иконы.

Ольга ушла, перебросив через плечо вязанку сена, и только тогда Варя призналась:

– Мне Олеся жаловалась, что Осип не слишком вежливо ведет себя с ней. Когда трезвый, еще контролирует себя, а как выпьет…

– Он поднимал на нее руку? – сердито спросил отец.

– Не бьет, но пинков дает, – ответила Варя.

– Я с ним поговорю.

– Не надо, папа, – попросила Варя. – Вы можете не сдержаться, тогда беды не оберешься. Я попрошу Василия, чтобы с ним поговорил по-мужски.

– Ладно, – вздохнул отец. – Только, это… Осторожно пусть, – добавил напоследок.

Неопределенность уже извела Павла Серафимовича, поэтому, когда в калитку постучал палкой бандурист Данила, он очень обрадовался. От кого, как не от вечного странника, можно услышать всю правду? Хозяин сразу же гостеприимно пригласил Данилу с поводырем в хату, начал угощать разными блюдами. Очень хотелось Павлу Серафимовичу расспросить о последних новостях, пока люди не начнут сходиться, но вел себя сдержанно, потому что Надежда предлагала гостям то пирожки, то тыквенную кашу, то творог с молоком. С особенной нежностью женщина угощала мальчика: он же сирота! Когда Василек насытился, она повела его купать, чтобы переодеть и постирать одежду, пока мальчик будет спать.

Лучшего случая нельзя было и ждать, поэтому Павел Серафимович подсел ближе к бандуристу и негромко начал разговор. Данила сразу ответил на вопрос, в последнее время не дававший покоя Павлу Серафимовичу, который никак не мог понять, что изменилось и куда делась ретивость Лупикова. Рассказ бандуриста о статье Сталина «Головокружение от успехов» немного все прояснил.

– Повсюду притихли активисты, – заключил Данила, – не только у вас. Сейчас оставили в покое хозяев-единоличников.

– Покой это или передышка? – спросил Павел Серафимович.

– Мне кажется, что это временное затишье. Согласно указаниям сверху, коллективизация должна закончиться осенью тридцать первого года или, в крайнем случае, весной тридцать второго. Не могу знать, какие еще законы напишут, но что-то да будет. Однако это мое личное мнение, не больше.

– Умный ты человек, Данила, – заметил Павел Серафимович. – Слепой, а знаешь и понимаешь намного больше, чем некоторые зрячие. В твоих словах – истина. И как тебе это удается?

– Разве глаза могут все увидеть? – улыбнулся бандурист в свисавшие книзу длинные седые усы. – Призвание настоящего кобзаря – нести людям правду. А я столько путешествую, с разными людьми общаюсь, столько всех наслушаешься, что всего и не расскажешь! Правда, есть бандуристы, которые могут лишь за струны дергать и деньги собирать. Я не из тех. Вот за зиму нацыганю деньжат, а весной новый колодец за Подкопаевкой сделаю. Я уже и место заприметил.

– И где же? – поинтересовался Павел Серафимович.

– Как выйти на дорогу, что ведет в Россию, начинается лес. Где-то посредине леса есть хорошее место. Вокруг лес сгущается, страннику становится страшно, потому что нигде ни души, да еще слева каменная скала будто из-под земли выросла. Так вот, чтобы человеку было не страшно и не одиноко в лесной чаще, чтобы не пугала скала, появится возле нее колодец. Попьет одинокий путник чистой водички, посидит под развесистым деревом и успокоится.