Есть совпадение - Эмма Лорд

Я сижу, разинув рот несколько секунд, забыв, что нужно говорить.

– Тогда почему ты сказала, что говорили?

– Потому что я идиотка.

Она пытается отшутиться, но я боюсь, что если поддамся и засмеюсь, то никогда не смогу остановиться.

– Тебе нравится Лео? – спрашиваю я вместо этого.

– Нет. Нет, все не так, – говорит она заплетающимся языком. – Честно говоря, Эбби, я сделала это, потому что думала, будто это был всплеск эмоций. Ты выглядела такой испуганной, и я хотела как-то все сгладить, потому и сказала все, что было в моих силах, чтобы вы отпустили эту ситуацию.

– Но я не отпустила, – говорю я сквозь зубы. – Я была… о боже, мне было так стыдно, каждый день, когда я смотрела на него.

– Я не понимала, что ты…

– Почему ты говоришь мне об этом только сейчас?

Конни делает вдох, словно напрягается. Как будто она долго решалась сказать мне это.

– Лео сказал что-то перед отъездом о том, что упустил шанс. Я пыталась расспросить его об этом, но он отмахнулся. Я подумала, может, это связано с тестом ДНК, но думаю… Эбби, я думаю, может, он говорил о тебе.

Разговор переменился так быстро. Я дышу тяжело, будто пытаясь обогнать его, будто я бежала все время. Это окрашивает в новые цвета мои отношения с Лео за последние несколько месяцев, все чувства, которые я изо всех сил пыталась загнать внутрь себя, все смущение, которое испытывала в те моменты, когда мне это не удавалось.

– Мне жаль, Эбби. Мне правда жаль.

Это тот момент, где мы должны были все обсудить, а я – простить ее. Я должна была сказать что-то, чтобы спасти эту ужасную ситуацию, унять пронзительное чувство в груди.

Но ощущение, что это лето пропитало гнилью фундамент всех вещей, на которые, как я думала, могу положиться. Родители лгали мне. Конни лгала. И пусть эта ложь, возможно, была небольшой, с самыми лучшими намерениями, но она разрушает порядок моей ничтожной вселенной.

– Мне нужно вернуться в лагерь, – говорю я, с трудом выдавливая из себя слова, которые бултыхаются в горле.

– Эбби, – она произносит мое имя как мольбу.

Я притворяюсь, что не слышу этого. Мое сердце бьется так громко, что трудно сосредоточиться на чем-либо еще.

Щелчок.

Положив трубку, я стою и слушаю гудки, пытаясь осмыслить то, что только что произошло. За годы нашей дружбы у нас было много разногласий, но ничего похожего на это. Никогда не было так, что я не смогла бы быстро ее простить и забыть все. Не удивительно, ведь я действительно люблю Конни как сестру, которой у меня никогда не было.

Я кладу телефон обратно на подставку, пытаясь успокоиться и избавиться от ощущения, что мы начали телефонный разговор далеко друг от друга и закончили его дальше, чем когда-либо.

Я не плачу, когда прихожу на дежурство с Савви по мытью унитазов в сущей клоаке, которая по совместительству является санузлом для мальчиков. Я все же не плачу. Савви сидит по локоть погрузившись в унитаз в одной из кабинок, когда я прихожу туда, и на этот раз я благодарна, что она не разговаривает со мной. Это дает мне шанс спрятать свое жалкое лицо в соседней кабинке. И мой пропитанный мочой парад жалости проходит отлично, по крайней мере, до тех пор, пока Савви не встает и случайно не опрокидывает воду для швабры в своей кабинке, выплескивая ее на мои ботинки.

– Черт, – говорит она, удивляясь собственной неуклюжести и забывая о нашем нерушимом молчании. – Черт, прости…

И вот тогда я понимаю, что уже плачу, потому что Савви стоит как вкопанная со шваброй в руках, и тревога на ее лице смягчается, превращаясь в искреннее беспокойство.

– Все в порядке, – говорю я, протягивая руку, чтобы вытереть слезы. Савви молниеносно хватает меня за запястье, напоминая, что мои руки покрыты первобытной слизью мальчишек, достигших половой зрелости, и я передумываю. Не успеваю опомниться, как она помогает мне подняться на ноги и выбраться из лужи, и мы оказываемся лицом к лицу в тесной кабинке.

Савви выдыхает, как будто пытается решить, собирается ли она что-то делать со мной или нет. К тому времени я уже почти не контролирую свое лицо. Ей еще не поздно притвориться, что она ничего не заметила, а нам вернуться к собственной версии холодной войны в лагере Рейнольдс.

– Что-то… случилось?

Я качаю головой.

– Потому что, если это как-то связано с лагерем, я вроде как обязана знать.

Это больно, хотя и не должно быть. На секунду я подумала, что она заботится обо мне как о человеке, а не о том, что я значу для ее работы.

– Это просто нелепая домашняя драма.

– О. – Савви обдумывает это, и ее брови приподнимаются. – Твои родители узнали, что мы…

– Нет, – говорю я, подавляя смех. Честно сказать, я почти забыла, что нашим родителям есть о чем узнать. – А твои?

Савви качает головой. Затем она медлит, будто собирается сказать что-то еще, но мне так не терпится начать, и я выпаливаю слова так быстро, что они падают друг за другом, как безумные костяшки домино.

– Я… я правда сожалею обо всем этом. Я не думала…

Судя по тому, как она отгораживается от меня, последнее, чего я ожидаю, это то, что она говорит дальше.

– Это было так глупо, – замечает она, и напряжение спадает с ее плеч. – Но то, что я сделала, было еще глупее. Не знаю, что на меня нашло.

Хотя мы обе знаем, даже если никто из нас не хочет этого говорить. Может, штука с инстаграмом и планировалась как забавный розыгрыш для Савви, но во что бы она ни превратилась, это так задело ее психику, что заставило вести восьмиместный фургон с ручной коробкой передач по склону еще до того, как взошло солнце, и помогло также забыть, что существует по меньшей мере десять лагерных правил и законов, запрещающих это делать.

– Но ты должна знать: я не пыталась понравиться, наказав тебя с помощью SAT, – говорит Савви тихим голосом. – Я подумала, что будет лучше, если Виктория узнает об этом раньше, чем потом. Если бы она узнала об этом через несколько дней, ей пришлось бы позвонить твоим родителям и…

– Они бы насильно увезли мне отсюда.

Она опускает взгляд.

– Ты же говорила, что они довольно серьезно относились ко всем этим репетиторским штучкам.

Я пожимаю плечами, переминаясь с кроссовки на кроссовку, отчего из них раздается хлюпающий звук, который разносится по пустому туалету. Мы смотрим вниз на мои ноги. Они пропитаны водой. Мы выходим из кабинки и направляемся к раковинам. Когда я бросаю взгляд в зеркало, вижу, что мои щеки красные от смущения, а глаза настолько опухли, что едва ли не вопят о визине.

– Так в этом все дело? – спрашивает Савви. – Домашняя драма?