Наследство из Нового Орлеана - Александра Риплей

Потому что это была Мари Лаво. И семь углов на ее платке были символом царской власти, внушающей страх. Она была царицей вуду.

Ее мать также звали Мари Лаво, и она была официальной царицей вуду, всеми признанной верховной жрицей древней религии, колдуньей, получившей свою силу непосредственно от Зомби, змеиного царя. И все же поговаривали, что могущество дочери еще сильнее материнского и когда тайные обряды в тайном месте ведет она, то присутствие бога ощущается сильнее и вселяет больший ужас в тех, кто становится свидетелем безумных, диких, похожих на оргии ритуалов, которые переносят верующих прямо в царство божье.

И поэтому, когда приближалась Мари Лаво, все уступали ей дорогу и лишь самые смелые смотрели на нее. Весь тротуар принадлежал только ей, и она решительно шла вдоль кварталов Рэмпарт-стрит.

Когда она свернула на Эспланада-авеню, ее походка не изменилась, но изменилось отношение к ней окружающих. Темнокожие по-прежнему уступали ей дорогу с почтением и страхом. Так же поступал и кое-кто из белых; одна женщина поспешно взяла ребенка за руку и перешла на противоположную сторону улицы. Но некоторые белые женщины смотрели на нее с любопытством, а двое белых мужчин – с одобрением и даже сладострастием.

Мари Лаво не обращала на них ни малейшего внимания. Она подошла к дому Куртенэ и позвонила в дверной колокольчик. Она улыбнулась Фэрмэну, дворецкому, когда тот распахнул перед ней дверь. У нее были красивые, ровные, очень белые зубы.

– Ваш хозяин просил меня прийти, – сказала она. Ее светлые глаза весело поблескивали.

– Разумеется, я не верю во всю эту богохульную чепуху насчет вуду и заклятий, – заявила Берта подругам, которые зашли к ней в гости. – Я была очень недовольна, когда Карлос сказал, что всерьез намерен пригласить эту женщину. Но по его словам, прислуга пребывала в таком состоянии, что нам, скорее всего, будут подавать остывший кофе и горелый хлеб до тех пор, пока мы не предпримем что-нибудь, чтобы успокоить их. Они все, знаете ли, такие суеверные!

– Берта, а что она делала?

– Что говорила?

– Как она выглядит?

Гостьи Берты жадно подались вперед, готовые внимать каждому слову хозяйки. В их чашках стыл кофе. Берта невесело засмеялась:

– Она подняла гри-гри. Никто из слуг близко к нему не подходил и нам не давал. А она преспокойно взяла его руками и положила в обычную сетку, которую принесла с собой. Потом вытащила пучок каких-то скрученных бумажек и стала ходить из комнаты в комнату, разворачивая бумажки и посыпая углы разноцветными порошками. Судя по всему, выметать их придется мне самой.

– А гри-гри – какой он?

– Да никакой. Просто черный шарик. Похоже, восковой. Всего в гостях у Берты было девять женщин. Все среднего возраста и типичной для креольской аристократии внешности. Три из них принялись рыться в своих ридикюлях в поисках флаконов с нюхательной солью. Остальные шесть дотронулись до распятий, которые носили на шее на цепочках.

Берта знала, что шарик из черного воска – один из сильнейших гри-гри. По непроверенным сведениям, в центре этого шарика находился кусочек человеческой плоти. Но было крайне важно делать вид, что ни один белый католик ни чуточки не верит языческим представлениям темнокожих. Так, собственно, все и поступали. Берта заговорила поспешно и со смехом, хотя и нервным:

– Нет худа без добра, – сказала она. – Не хочу и думать, сколько Карлос заплатил этой женщине, но я, по крайней мере, окуплю его расходы – я убедила ее сделать Жанне прическу перед походом в оперу. Даже в Монфлери я слышала, что она лучшая парикмахерша в городе.

– Ах, Берта, ну и умница же ты!

– Я старалась заполучить ее для своей Аннет, но она заявила, что очень занята.

– А вы слышали о новом сопрано в этом сезоне? Говорят, когда она выступала в Париже, ее вызывали на поклон не менее тридцати раз…

И разговор перешел в привычное русло сплетен и пересудов. Стоявшая за дверью Жанна потихоньку прикрыла щелочку, через которую она подслушивала разговор, и стремглав помчалась вверх, в комнату, которую делила с Мэри.

Она вошла на цыпочках. Мэри в этот момент одевалась.

– Чудесно! Я так рада, что ты проснулась, Мэй-Ри. Пока ты спала, тут было столько интересного. Я сгораю от нетерпения рассказать тебе все.

Глаза Жанны сверкали ярко, почти лихорадочно. Она рассказала о событиях, происшедших утром, – о том, как обнаружили гри-гри, о внезапном уходе отца, о прибытии Мари Лаво.

– У нее такая необычная красота, Мэй-Ри, я таких, как она, еще не видела. Что бы мама ни говорила, а я верю, что она вуду. У нее глаза совершенно бесцветные. Я просто убеждена, что она по своему желанию может делать их красными, или зелеными, или какими угодно. И она все знает. Она знает, как зовут меня, тебя, всю прислугу. Это настоящая магия! Но самое главное – она будет делать нам прически. Ручаюсь, что она втирает при этом какое-нибудь магическое масло или что-то вроде того. Я собираюсь попросить ее, чтобы мне она придумала какой-нибудь неотразимый запах, так, чтобы все мужчины в меня влюблялись. Мэй-Ри, ты ведь поговоришь с мамой ради меня, а? Отвлечешь ее разговором, пока я пошепчусь с Мари Лаво. Мэри возмутилась:

– Жанна, ты бы лучше помолилась перед алтарем сию же минуту. Это все сплошное богохульство – магия, демоны, гри-гри, вуду. Постыдилась бы!

– Фу, Мэй-Ри, не будь ты такой американкой. В вуду верят все, по крайней мере немножечко. Миранда мне такие истории рассказывала…

– Миранда просто бедная, невежественная рабыня.

– Она такая же католичка, как и мы с тобой. Просто она знает кое-что еще. Кроме того, пока ты спала, я себе пальцы до костей протерла. Мы с мамой несколько часов провели на кладбище. Мы едва успели приехать домой и переодеться, как стали являться мамины подруги… Знаешь, Мэй-Ри, в самом хорошем есть своя плохая сторона. Я так хочу быть представленной в свете, чтобы за мной можно было начать ухаживать. Но как только я буду введена в общество, мне придется ходить с визитами к этим старым дамам и принимать их вместе с мамой. Я, наверное, с ума сойду от тоски.

– Может быть, с ними будут приходить их сыновья?

– Об этом я и не подумала. Конечно же, будут. Они просто не смогут остаться дома – ведь у меня в волосах будет волшебное зелье.

– Жанна, завтра я помолюсь за тебя всем святым!

Сначала они сходили на кладбище, а потом к мессе. И все это пешком. Мэри была потрясена.

– Улицы словно превратились в реки цветов! – воскликнула она. Везде, по каждой улице люди шли, держа в руках огромные букеты белых хризантем. Выстраивались целые процессии. Все шли на старинные кладбища Нового Орлеана, к сияющим, чисто отмытым склепам. Потоки цветов сливались на каждом перекрестке, становились все шире и выплеснулись наконец на тротуары, ведущие к кладбищенским воротам, которые и сами являли собой море цветов – в ведерках, корзинках, в руках темнокожих женщин, выставивших их на продажу.