Развестись нельзя мириться - Ольга Белозубова

— Э-э-э… Спасибо большое! — через пару секунд выдавила я, и Игорь словно очнулся от оцепенения.

Всю дорогу до аэропорта эта ситуация не давала мне покоя.

Алина

Я с раскрытым ртом рассматривала внутреннее убранство самолета: роскошные светло-бежевые кожаные кресла, отделка деревом. На полу — узорчатые ковры. Повсюду какие-то кнопки и кнопочки, назначения которых я не знала.

Но тут меня отвлек голос стюардессы.

Ее белоснежной голливудской улыбке позавидовали бы многие начинающие актрисы. Безупречная фигура, грамотно поставленная речь и безупречный же английский.

«Вот бы мне так…» Я давно самостоятельно изучала его, но сомневалась, что смогу когда-нибудь так бегло на нем разговаривать.

Игорь и Михаил устроились друг напротив друга, достали папки с бумагами. Видимо, готовились к встрече в Вене.

Я же забурилась в кресло за ними, чтобы спокойно зарядить телефон и подумать о своем.

Специально выбрала место, откуда Лебедев не сможет меня видеть.

Из головы никак не шел его взгляд и мои ощущения, когда он не дал мне упасть.

В тот момент перед глазами пронеслось другое падение, которое произошло во время третьего свидания с Герой. Он уже провожал меня домой, но тут я неудачно споткнулась, не заметив лежачего полицейского, и полетела вперед. Но Герман вовремя удержал, развернул к себе и прижал к своей груди. Мы замерли, глядя друг другу в глаза.

О-о-о, в тот момент я поняла значение выражения «между нами пробежала искра». Меня действительно словно током ударило. По коже пробежали мурашки возбуждения, захотелось, чтобы эти объятия никогда не заканчивались…

Так приятно оказалось стоять с ним там, в почти полной темноте. Только я и он. Весь внешний мир тогда будто смазался, по крайней мере для меня. А потом Герман легким движением убрал прядь непослушных волос мне за ухо, наклонился и поцеловал.

Сердце словно остановилось буквально на мгновение, а потом понеслось вскачь. Я обвила руками его шею и ответила. А он словно только этого и ждал… Робкий поцелуй стал более смелым и глубоким, и Гера прижал меня к себе еще крепче. Казалось, будто с каждой секундой этого поцелуя внутри росло и крепло чувство — одно на двоих…

Потом до самого дома мы шли молча, взявшись за руки, будто не желая прерывать то мгновение, стремясь вобрать его, запечатлеть в своей памяти навсегда.

Я встряхнула головой, отгоняя такие приятные, но такие болезненные воспоминания.

Игорь… Нет, с ним быть не смогу, несмотря на все его подарки и стремление впечатлить. Окончательно и бесповоротно я приняла это решение как раз в тот момент, когда он прижал меня к себе.

Да, по моей коже тоже побежали мурашки. Но отнюдь не желания или возбуждения, скорее тревоги. Бывают ли тревожные мурашки? Я не знала, но это определенно точно были именно они. Мне стало неприятно; его объятия показались чем-то чужеродным. Вместо того чтобы прижаться крепче, хотелось поскорее отстраниться, а еще лучше — убежать, скрыться. Наверное, он просто не мой человек.

И в один миг все его презенты стали бессмысленны, несмотря на их дороговизну. Я всегда думала, что мне, как и маме, важны именно подарки. Но теперь поняла, как глубоко ошибалась. Не нужны мне все эти знаки внимания, если прикосновения противны…

Другое дело, что и как сказать Игорю? Как не обидеть? Обижать его хотелось в последнюю очередь. Впрочем, он, скорее всего, всё равно обидится, что бы я ни сказала. Но быть с ним точно не смогу. Как ложиться в постель с человеком каждую ночь, если воротит уже от объятий?

Я тяжело вздохнула и закусила губу.

М-да, ситуация.

А сказать придется в аэропорту, лицом к лицу, главное — улучить момент и остаться с ним наедине, чтобы Михаил не услышал.

Игорь достоин того, чтобы женщина хотела раствориться в его объятиях, как я в объятиях Геры.

«Да е-мое! Ну сколько можно вспоминать этого предателя? Хоть зарастворяйся в его объятиях, толку-то, если ему одних мало, подавай еще чьи-то. Забыла уже, что ли, почему расстались?»

Не знаю, как делают другие, а я пока хранила компромат, чтобы иметь возможность на него «любоваться». Спро́сите, зачем себя так мучить? А чтобы вовремя вспомнить причину расставания, если вдруг сердечко решит всё забыть и вернуться к старому, простить.

Правда, пока этим компроматом не пользовалась, поскольку отвлекала работа и новая страна, но время пришло, ведь Герман активизируется, это как пить дать.

Настроение скатилось к плинтусу. Хотелось забиться в норку, укрыться теплым пушистым пледом и чтобы кто-нибудь гладил по голове, говорил, что всё будет хорошо, а не вот это вот всё…

Я взяла телефон и открыла утреннее фото лыбящейся Карины с Герой. На нашем диване.

Синее постельное белье — прямо под стать моему пессимистичному настроению. Я любила синий и не понимала, почему американцы называют его цветом хандры и печали. Но в этот раз они всё же оказались правы.

Синий, синий… И вдруг я резко выпрямилась в кресле, а сердце застучало быстрее, разгоняя кровь по венам. Дело в том, что у меня не было ни одного комплекта синего белья! И я сильно сомневалась, что Карина успела бы притащить свое бельишко к Гере уже через несколько дней после нашего расставания. А вдруг? Кто его знает…

Но сомнения уже разъедали душу и вгрызались в сердце.

Я дрожащими руками увеличила фото, только теперь сосредоточилась не на татуировке Германа, на которую обратила внимание в первый раз, а на диване.

«Господи… Дура! Какая же я дура!!!»

Сердце уже готово было выпрыгнуть из груди, а тело пробила нервная дрожь.

Хотелось плакать навзрыд от боли, отчаяния и… злости на себя.

До моего появления Гера часто ел, сидя на диване, и успел заляпать его разными видами пищи.

Вот я и увидела пятно. Проклятущее, не очень заметное пятно в самом углу фото.

Одно из тех, которые красовались на обивке до того, как мы вызывали ребят, и нам сделали химчистку. Почти сразу после того, как я переехала к Гере. Теперь этих пятен нет.

Окаменевшее сердце словно покрылось трещинками.

«Вдруг не изменял? Вдруг не врал?

Ох, как страшно поверить… Ладони вспотели, я искусала губы чуть ли не до крови.

«Вдруг он правда ей отказал, когда она приходила, и сцена в ресторане тоже была подставой?» — предательская мыслишка уже начала подтачивать, изводить, сводить с ума.

Вдруг самолет затрясло, и сердце точно подпрыгнуло, а потом ухнуло. Низ живота тут же скрутило животным страхом.

Нет, летать я не боялась, но умирать, не выяснив всё, решительно не хотелось. И бабулю не повидала…