Красный нуар Голливуда. Часть I. Голливудский обком - Михаил Трофименков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уитни разоблачил планы компартии использовать для пропаганды в Европе «Сироток бури» (1921) Гриффита и расчет на его поддержку. Но что значит использовать? Как вообще коммунисты могут использовать контрреволюционную мелодраму об ужасах якобинского террора и рассчитывать на поддержку певца Ку-клукс-клана? Правда, в 1916-м профсоюзы поддержали «Нетерпимость», и студия Гриффита была единственной полностью синдицированной студией Голливуда. Но ведь с тех пор прошли годы, равные – в истории рабочего движения – вечности.
Поскольку зло исходит из России, Уитни включил в книгу все русские имена, встретившиеся ему в новостях шоу-бизнеса. Тут и Айседора Дункан с анонимным «русским мужем», и Шаляпин, и белоэмигрант Рахманинов. Гастроли МХТ в Нью-Йорке – особенно представление «Летучей мыши» – образец успешной русской пропаганды. Ведь актеры ничего дурного о своей родине не говорили, а, напротив, создавали иллюзию, что искусство в России существует, хотя, как известно, оно истреблено на корню.
О Голливуде Уитни говорит немного, но весомо. Приводит письмо Роберта Морса Ловетта, председателя Федеративной лиги прессы, единственной в США левой информационной службы, эмиссару, направленному в Голливуд для сбора пожертвований. Тот уже прислал семьсот долларов, потом еще пятьсот, но этого мало, очень мало. Тут же Уитни сообщает, что Кремль выделил на производство «радикальных фильмов» восемь миллионов – сумму, не соразмерную ни с какой реальностью. Ни с реальностью революционной борьбы: в тревожных отчетах ФБР фигурировали суммы, присланные Москвой на подпольную работу и саботаж, – порядка пятидесяти тысяч, не более того. Ни с реальностью кинопроизводства: полнометражный фильм обходился в сумму от пятидесяти до двухсот тысяч. Джон Слейтон, один из ведущих пропагандистов соцпартии, за три года с трудом собрал на фильм по своему сценарию «Контраст» (1921) целых 36 тысяч. Еще сюрреалистичнее то, что, по Уитни, в заговор вовлечен Хейс.
Ловетт, если верить Уитни, назвал семь человек, которые «помогали нам прежде и будут помогать еще ‹…› не позволяй им увильнуть, поскольку мы нуждаемся в деньгах, и нуждаемся отчаянно».
Чаплин – это само собой.
Персиваль Герсон – тоже. Известнейший голливудский врач, пользовавший звезд, был столь же известным общественником, основателем артистического клуба, куда приглашал выступать диссидентов, включая Эмму Гольдман. В 1919-м ее депортировали в Россию, но вопреки суммарным представлениям Вильсона, Палмера и Гувера преумножение анархистских сил за счет депортированных восторга у большевиков не вызвало. Тем более что Гольдман всерьез занялась судьбами репрессированных анархистов и эсеров.
Среди моих многочисленных друзей в Лос-Анджелесе не было никого, кто оказал бы мне большую помощь в работе и был бы более радушен, чем доктор Персиваль Герсон и его жена. – Гольдман.
Активно участвовал Герсон и в судьбе мексиканского философа и практика анархии Рикардо Флореса Магона. Во главе отряда, состоявшего из революционных иммигрантов и сотни уоббли, он захватил в 1911-м часть мексиканского штата Нижняя Калифорния, где провозгласил либертарную республику. Осужденного в 1917-м на двадцать лет за антивоенную пропаганду Магона задушат в 1922-м в тюрьме Ливенуорт.
Рядом с именами Чаплина и Герсона – имя одного из самых дорогих актеров Голливуда – темпераментного и остроумного ковбоя-философа, «любимого сына Оклахомы» Уилла Роджерса, умевшего разом накинуть три лассо на шею и ноги лошади и на всадника. Он был еще и журналистом; побывал в СССР, но уже в 1926-м: провел там всего неделю и без толку – мечта взять интервью у Троцкого разбилась о реальность.
В письме названы также Уильям Де Милль, актер Чарльз Рей, актер, режиссер и сценарист Аллен Холубар и Эрих фон Штрогейм, известный, по Уитни, «своей прогерманской позицией во время войны». Кажется, Уитни говорит о каком-то другом Штрогейме. Что касается реального, то Голливуд эксплуатировал его экспрессивно-патологическую внешность и страсть к кладбищенски-торжественной декоративности прусского милитаризма. Кульминации его «прогерманская позиция», очевидно, достигла в «Сердце человечества» (реж. Аллен Холубар, 1918), где лейтенант Эрих фон Эберхардт на глазах у плачущих от голода бельгийских детей выливал в грязь гуманитарное американское молоко, насиловал медсестру Красного креста, разорвав блузку зубами, и вышвыривал в окно младенца, чей плач мешал надругательству.
К числу красных Уитни добавил Роберта Вагнера и актрису Лилу Ли, партнершу Рудольфа Валентино («Кровь и песок», 1922), и семейную пару из высшего киносвета – Норму Толмадж (по легенде, случайный отпечаток ее ноги на свежем асфальте перед Китайским театром Сида Граумана положит начало традиции увековечивать звезд) и Джозефа Шенка, президента First International. Почему они – понятно.
В октябре 1922-го юрист и литератор Чарльз Рехт, представлявший интересы РСФСР в США, писал Ленину, что Шенк готов обсудить создание смешанной кинофирмы. Рехт убедил Шенка и Толмадж встретиться в Москве с Лениным, благо пара как раз собиралась в европейское турне. Но в декабре Шенк в Берлине заявил, что и сам никуда не поедет, и будет противиться любым сделкам с Советами. По версии Уитни, он опасался за свою безопасность в стране большевиков.
Никаких неприятностей для названных Уитни красных не последовало. Больше он никого не разоблачал, поскольку вскоре неожиданно скончался в гостиничном номере на 51-м году жизни.
Второе издание КРАД состоялось в 1930-м: комитет конгрессмена Гамильтона Фиша III снова занялся компартией, состоящей, как показал один из свидетелей, в основном из русских евреев. Логично: поскольку нью-йоркские евреи составили Красную армию, им на смену прибыл еврейский десант из СССР. По версии Фиша, в одном Нью-Йорке насчитывалось сто тысяч партийцев, способных при желании безнаказанно похитить президента. Гувер тогда же оценил численность компартии, выбиравшейся из подполья, в 7 500 человек. Большинство из них действительно жили в Нью-Йорке, многие были евреями, но не боевиками, а богемой или рабочими активистами.
На выездных слушаниях в Лос-Анджелесе 8–9 октября 1930-го впервые зашла речь о коммунистическом проникновении в киноотрасль. Тревогу поднял патриот, который, узнав о контракте Paramount с Эйзенштейном, опубликовал памфлет «Эйзенштейн – посланец ада» и отбил на студию телеграмму:
Если вашему еврейскому клиру и профессуре не хватает смелости объяснить вам, а вам самим не хватает то ли мозгов, чтобы додуматься, то ли лояльности стране, которая дала вам больше, чем вы когда-либо имели в истории, чтобы предотвратить импорт головореза, красного пса Эйзенштейна, позвольте сообщить вам, что мы молимся за любые действия ради его депортации. Хватит с нас красных пропагандистов в нашей стране. Вы что, пытаетесь превратить американское кино в коммунистическую выгребную яму? Не забывайте, что испокон века Америка – тихая гавань, убежище, приют для евреев; страна, где никогда не было погромов; страна, где никогда ни одного еврея не убили за то, что он еврей; страна, где никогда не было черты оседлости; страна, где достойных, умных и волевых евреев уважают ‹…› как любых других людей. Неописуемое преступление, которое вы совершили, импортировав Эйзенштейна, должно вызвать возмущение и сопротивление достойных американских лиц еврейской национальности, как и всех лояльных американцев. Найдется Самсон, который разрушит возводимый вами большевистский храм, и он не заставит себя ждать, если вы будете продолжать теми же темпами. Мене, мене, текел, упарсин. Майор Фрэнк Пиз.