Стальной оратор, дремлющий в кобуре. Что происходило в России в 1917 году - Леонид Млечин

Один социал-демократ, слушатель эмигрантской партийной школы в Лонжюмо (небольшой город во Франции), вспоминал, как молодой тогда Ленин предсказывал: в революции меньшевики не будут союзниками, они могут только мешать. После занятия укоризненно заметил Ленину:

– Уж очень вы, Владимир Ильич, свирепо относитесь к меньшевикам.

Все-таки и большевики и меньшевики находились в одном лагере, разделяли базовые ценности и идеи. Революционеры легко переходили из одного крыла в другое. Разногласия касались тактики и методов…

Ленин, усевшись на велосипед, посоветовал:

– Если схватили меньшевика за горло, так душите.

– А дальше что?

– Прислушайтесь: если дышит, душите, пока не перестанет дышать.

И укатил на велосипеде.

В 1917 году Ленин обещал России именно то, о чем мечтало большинство населения. Одним мир – немедленно. Другим землю – бесплатно. Третьим – порядок и твердую власть вместо хаоса и разрухи, наступивших после Февральской революции. И всем вместе – устройство жизни на началах равенства и справедливости. Сопротивляться притягательной силе этих лозунгов было немыслимо.

Никто не умел так точно оценивать ситуацию, улавливать настроения масс и менять свою политику. Он не боялся отступлений и резкой смены курса, иногда – на сто восемьдесят градусов. Вот уж догматиком он точно не был! Еще одно слагаемое его успеха – способность убеждать окружающих в собственной правоте и вербовать союзников.

«Современники по-разному оценивали Ленина как оратора, но все признавали его умение воздействовать на внимающую толпу, – вспоминал один из меньшевиков. – И это достигалось не фиоритурами голоса, не красочностью стиля, а простейшим ораторским приемом – многократным повторением одной мысли, фразы, как бы ввинчиваемой в голову слушателя. Элементарность, бранчливость, безапелляционность ленинских речей заражали одних жгучей ненавистью к воображаемым врагам, у других вызывали ощущение сюрреальности происходящего».

Похоже, на этих оценках лежит отпечаток личного отношения к Ленину. Чтение неправленых стенограмм его выступлений (они были извлечены из спецхрана после перестройки) открывает невероятную энергетику ленинской речи, спрессованность мысли – ни одного лишнего слова! Несложно представить, как его выступления завораживали слушателей. Даже по этим стенограммам можно понять, почему к Ленину прислушивалось все больше и больше людей. Число его сторонников росло с каждым днем.

Делегат от 109-й пехотной дивизии Дмитрий Гразкин приехал в столицу на первый съезд крестьянских депутатов:

«Все ждали Ленина, причем крестьяне, судя по их разговорам, представляли себе Ленина высоким, черным, курчавым, с длинными волосами. Когда на трибуне появился человек простого русского типа, делегаты стали спрашивать:

– А где же Ленин?

Мы стали громко указывать:

– Да вот же. На трибуне.

После этого по залу прокатилось:

– Это Ленин? Так вот он какой! Да он вовсе не страшный.

Ленин стоял, выжидая, чуть улыбаясь. Это как-то сразу купило делегатов».

Соблазнение – величайшее искусство, доступное немногим. Владимир Ильич Ленин был, без сомнения, самым выдающимся соблазнителем России в XX столетии.

Старый член партии Андрей Кучкин вспоминал 1917 год: «Пустырь, огороженный с трех сторон деревянным забором, а с четвертой – огромным корпусом завода, был забит огромной массой в несколько тысяч рабочих. Ждали Ленина. Разговоры только о нем. Вдруг раздались оглушительные аплодисменты. Они нарастали и нарастали. Я бросил взгляд на трибуну. Она пуста. «В чем же дело? Кому аплодируют?» – недоумевал я. Аплодисменты все усиливались, росли, словно рокот волн во время бушующего моря. Оказалось, что прибыл Ленин и ему аплодируют. Он пробирался сквозь ряды рабочих к трибуне. Но вот он вошел на трибуну. Взрыв аплодисментов – таких мощных, такой взрыв восторга и любви в них, что у многих на глазах появились слезы. От охватившего непередаваемого счастья я тоже заплакал».

Россия не бедна талантами. В семнадцатом году в политическом поле действовало немало ярких фигур, одаренных государственных деятелей, озабоченных судьбой страны. И эти политики тоже понимали, чего именно ждет и требует революционная Россия. Почему же не опередили Ленина? Сами не предложили русскому народу весной или летом 1917 года то, что в октябре провозгласит Владимир Ильич, силой свергнув своих предшественников?

Никто из ответственных русских политиков не считал возможным давать совсем уже невыполнимые обещания. Они понимали, что переустройство российской жизни потребует многих лет напряженного труда, будет медленным и трудным. Задачи решаются постепенно, шаг за шагом.

Когда идет война, нельзя просто воткнуть штык в землю и разойтись по домам. Надо заключать мир одновременно с союзниками, вместе с которыми сражались три года против общего врага…

Земельная реформа не то что назрела – перезрела! А на каких принципах перераспределять землю? Отбирать нельзя – это беззаконие. Выкупать? Но на какие средства? И как в ходе реформы не разрушить вполне успешное российское сельское хозяйство?..

Все это требовало серьезного изучения, долгих дискуссий, а окончательный ответ оставался за парламентом – Учредительным собранием, избрать которое в военное время тоже оказалось не таким уж простым делом.

1 сентября заявление Временного правительства, подписанное Керенским и его старым другом министром юстиции Александром Сергеевичем Зарудным, провозгласило Российскую республику. Но Сенат (он проверял конституционность законодательных постановлений, вступавших в силу после публикации в «Собрании узаконений») счел этот документ противоречащим соглашению между Временным комитетом Государственной думы и Петроградским Советом от 2 марта, где договорились, что форму правления определит Учредительное собрание.

Но никто не хотел ждать! Призывы годить, медлить, не спешить отклика не встречали. Шансы имели только радикалы. Нетерпение – вот что сжигало души в семнадцатом году. И Ленин утолил эту жажду, обещав изменить все разом. Не знаю, верил ли он сам, что, отобрав деньги у банкиров, землю у помещиков, заводы у фабрикантов и введя вместо рынка план, можно немедленно изменить жизнь и сделать страну счастливой, но других он в этом точно убедил! Гениальное ленинское искусство соблазнения в том-то и состояло. Он обещал то, на что не решился никто иной: немедленное решение всех проблем! Его обещания породили волну благодарного восхищения. Те, кто пошел за ним, кто почитал его как вождя, вовсе не задумывались: осуществимо ли все это?

На I съезде Советов меньшевиков было в два с половиной раза больше, чем большевиков. И Петроградским Советом руководили меньшевики. Но умеренность в России не ценится, и к октябрю меньшевики утратили свои позиции. Они вели бесконечные дискуссии, а большевики, презрев все сомнения, взяли власть.

Узнав, что Германия, несмотря на войну, разрешила Ленину проехать через свою территорию, чтобы он мог вернуться в Россию, где вспыхнула революция, религиозный философ Дмитрий Мережковский обреченно заметил: