Стальной оратор, дремлющий в кобуре. Что происходило в России в 1917 году - Леонид Млечин

– Гаврюша, возьми прицел! – приказывал Махно пулеметчику.

«Кучер поворачивал лошадей в нужном направлении. А Гаврюша словно присосался к пулемету. Я крикнул Гаврюше «Бей!». Пулемет «Максим» заговорил как бы с задержкой, но так метко, что ни один из нападавших, разорванных пулями, не устоял».

Через много лет после его смерти среди европейской молодежи обнаружилось множество поклонников Махно, их завораживал его бунтарский авангардизм. Нравилась его идея, что революция способна разгореться из одного-единственного очага вооруженной борьбы, который нужно вовремя разжечь. Идеи Махно вдохновляли пылкие сердца молодых идейных анархистов, готовых до конца стоять за свои идеалы. Поклонником Нестора Ивановича стал знаменитый Даниэль Кон-Бендит, самая популярная фигура парижских баррикад времен студенческой революции 1968 года.

А советскую власть долго преследовал страх перед крестьянскими восстаниями, гасить которые так же трудно, как тушить загоревшийся торф: едва залили пожар в одном месте, огонь полыхнул в другом!.. И не отпускали пугающие воспоминания о неуловимой армии Махно.

Один историк иронически заметил: это правда, что анархия – мать порядка. Если люди долгое время вынужденно живут в ситуации анархии, они сделают все, чтобы вернуть порядок. Так и произошло. Насмерть перепуганное анархией, символом которой стал Нестор Махно, наше общество осенью 1917 года выбрало самый жесткий режим из всех возможных.

Первым военным министром Временного правительства стал Александр Иванович Гучков, сын русского купца и француженки, успешный бизнесмен, путешественник, искатель приключений и любитель авантюр. Он увлекся политикой и стал председателем Государственной думы.

Бретер по натуре, дрался на дуэли с депутатом Уваровым и ранил его. Это уголовное преступление. Суд проявил снисхождение, но все-таки приговорил к нескольким неделям тюрьмы. Император Николай II своей властью сократил срок, чтобы Гучков возможно быстрее приступил к исполнению обязанностей председателя Думы.

Современный исследователь поражен: «Удивляет позиция верховной власти. Гучков доставляет сильные неприятности властям. Казалось бы, удобный повод «свести с ним счеты». Но нет! Какая-то публичная демонстрация отсутствия политической воли». Сегодня подобное отношение к оппоненту воспринимается как слабость и глупость. А Николай II считал невозможным уничтожать тех, кто думает иначе: оппозиционеры – такие же патриоты России.

Гучков благородства императора не оценил. С думской трибуны он произнес в 1912 году злобную антираспутинскую речь:

– Вы все знаете, какую тяжелую драму переживает Россия. В центре этой драмы – загадочная трагикомическая фигура, точно выходец с того света или пережиток темноты веков. Какими путями достиг этот человек центральной позиции, захватив такое влияние, перед которым склоняются высшие носители государственной и церковной власти?

Он был среди тех, кто вынудил императора отречься. В марте 1917 года получил желанный пост военного и морского министра.

Свергая Николая II, герои Февраля предельно упростили ситуацию: во всем виновата слабая и предательская власть. Вместо поиска сложных решений – одно простое: сменить власть! Как удобно все свалить на козни врага и снять с себя любую ответственность за происходящее в тылу и на фронте.

А крестьяне в серых шинелях охотно подхватили эту простую и понятную мысль! Только они не удовлетворились одним только императором. Выплеснулись копившиеся веками обиды. Врагами стали богатые и преуспевшие. Счет был предъявлен всему правящему классу, истеблишменту, образованным слоям. Требовали низких цен, наказания богатых, черного передела земли. Временное правительство не могло это исполнить и было сочтено слабым правительством. А со слабыми не считаются.

Образованный слой, русские европейцы жаждали социальных перемен – свободы и равноправия. Из подданных – в граждане. Ради этого вели борьбу с устаревающей царской властью. Эта борьба могла увенчаться успехом путем компромиссов, уступок, эволюции. Но не хватило ответственности! В феврале семнадцатого сломали власть – вместо того, чтобы кропотливо улучшать жизнь. Спешили разрушить старый порядок, а уничтожили порядок как таковой. Хотели обновить Россию, а стали ее могильщиками.

Одним из первых неудачу Февраля осознал военный и морской министр Временного правительства Александр Гучков.

«В первые же дни после революции, – вспоминал Гучков, – я почувствовал, как быстро стал разлагаться аппарат управления и самого Центрального военного ведомства и командования на фронте… Еще солдаты не разложились, а генералы разложились».

Долгая и кровопролитная война разрушила Российскую армию. Крестьяне, которые не очень понимали, за что они должны воевать. Николай II вступил в Первую мировую, руководствуясь сложными геостратегическими расчетами, а солдаты думали о другом: раздадут им после войны землю или нет? Никакие иные ценности, кроме земли, для крестьянина не имели значения. А из дома солдаты получали письма, в которых жены жаловались на дороговизну, на то, что без мужчины невозможно прокормить семью.

Отрыв от земли, хозяйства и семьи для крестьянина невыносим. И невыносима была машинизация войны: пулеметы, дальнобойные артиллерийские орудия и особенно самолеты. Невидимые орудия смерти разрушали не только тела, но и психику солдат. Сначала сотни, тысячи, потом сотни тысяч становились инвалидами, не потеряв ни единой капли крови. Парализованные, утратившие координацию движений, слепые, глухие, немые, страдавшие тиком и тремором… Страх перед жизнью в траншее, перед артиллерийскими обстрелами и бомбардировками с воздуха, перед танковыми атаками врага породил страстное стремление бежать из окопов.

Солдаты жаловались в Петроградский Совет:

– Мы не в силах стоять против такой механической и машинной бойни. Мы уже потеряли свое здоровье, испортили нашу кровь. Во сне снится, что летит снаряд или аэроплан, и вскакиваешь, кричишь…

Массовое дезертирство свидетельствовало о том, что крестьянин не справлялся с напряжением войны. Повоевали – и хватит! Кто будет пахать? Пора по домам, там ждут хозяйство и семья.

Сразу после Февральской революции начался саботаж войны. Солдаты жаждали мира любой ценой. Саботаж выражался в разных формах, в том числе в дезертирстве, в чрезвычайно медленном передвижении частей, в постоянном требовании отвести фронтовиков в тыл на отдых. Комиссары, назначенные Временным правительством, переезжая на автомобилях из полка в полк, уговаривали солдат продолжать войну: победа не за горами! Уговоры помогали все меньше и меньше. Армия теряла боеспособность.

«Гучков, – писал его коллега по правительству Владимир Набоков, – с самого начала в глубине души считал дело проигранным и оставался в правительстве только для успокоения совести. Ни у кого не звучала с такой силой, как у него, нота глубочайшего разочарования и скептицизма. Когда он начинал говорить своим негромким и мягким голосом, смотря куда-то в пространство слегка косыми глазами, меня охватывала жуть, сознание какой-то полной безнадежности».