Завоевательница - Эсмеральда Сантьяго

— Какие другие?

— Жены. Если бы ты сделала над собой усилие и познакомилась с ними, то узнала бы, что мы не так уж одиноки, как тебе кажется. Здесь полно симпатичных людей.

— Я приехала сюда не развлекаться.

— Немного развлечься тебе не помешает. Донья Фаустина — прелестная женщина. Она может стать хорошей подругой. Тебе давно следовало бы отдать ей визит и…

— Я не в состоянии болтать с соседями, когда трапиче то и дело останавливается, а наш товар невозможно доставить на рынок из-за нехватки волов для повозок, и…

— Я бы не хотел выслушивать твои жалобы на то, чего у нас нет! — сорвался Рамон. — Задумайся на секундочку о том, чего мы сумели достичь!

— Не могу ушам поверить — ты разговариваешь со мной в таком тоне…

Рамон взял себя в руки.

— Когда живешь у черта на куличках, все меняется, — произнес он так, словно только что сделал это открытие. Он собрался было продолжить, но, не сказав больше ни слова, сбежал вниз по лестнице.

Ана чувствовала досаду и боль. Рамон совсем не был грубияном и никогда не повышал голоса, однако его срыв показал, что он в ней разочарован. Да, она пренебрегала своей ролью жены, хозяйки дома и светской дамы, занимаясь делами наравне с мужем. Вероятно, мужское самолюбие Рамона (а может, и Иносенте тоже) было задето тем, что она успешно справляется с отчетностью. Используя беременность и карантин, они отстранили Ану от повседневных проблем, связанных с управлением гасиендой. Теперь у нее был ребенок, и они хотели, чтобы она обратилась к женским занятиям, словно материнство умерило ее честолюбие и напористость. «Нет, Рамон, — мысленно возразила Ана, — мы здесь не ради потехи. Все это для него, для будущих поколений».

Окончание сбора урожая было началом тъемпо муэрто, мертвого сезона, который длился примерно с июня по декабрь. Тростник в это время не требовалось срезать, грузить, перевозить, перерабатывать или поставлять на рынок, и незанятым кампесинос приходилось искать другую работу, чтобы содержать семью. Если друзья или родственники работников жили на кофейных или табачных плантациях, они на некоторое время перемещались туда, однако большие расстояния, плохие дороги и значительные издержки, как правило, делали переезд невыгодным. Поэтому в ожидании нового сезона крестьяне покупали в кредит все, что не могли сами вырастить, изготовить или выменять, и к началу следующей сафры, сулившей новые заработки, уже по уши увязали в долгах.

Чтобы прокормить себя и своих близких, хибарос обрабатывали тощие наделы и выращивали плантейн, маниок, малангу и ямс. В реках и в прибрежных морских водах они ловили рыбу. А еще держали кур, пока те исправно неслись, потом их пускали на суп. Ради молока разводили коз, пасли их на поросших ежевикой склонах, которые из-за неуемного аппетита животных вскоре становились почти лысыми. Когда козы переставали доиться или мертвый сезон тянулся дольше обычного, они тоже отправлялись в котел и кормили всю округу.

Для рабов, однако, этот период мертвым сезоном не был. Невольники стоили слишком дорого, поэтому им не позволяли бездельничать те долгие месяцы, когда не нужно было срезать тростник. Их рабочий день, как и всегда, начинался на рассвете с удара колокола на сторожевой вышке. Надсмотрщики открывали бараки с невольниками, запиравшиеся на ночь; рабы вскакивали со своих тюфяков, выпрыгивали из гамаков и выстраивались в ряд — женщины с одной стороны, мужчины с другой. После скудного завтрака, состоявшего из чашки воды и порции вареного батата, им выдавали инструменты и вели на работы, которые продолжались до тех пор, пока колокол не возвещал окончание рабочего дня.

Невольники расчищали землю, подготавливали почву, высаживали черенки тростника, которому для полного созревания требуется от года до полутора лет. Длиннорогие быки, тянувшие во время сафры повозки с метровыми стеблями, теперь волочили срубленные в лесу деревья в мастерские, где изготавливались пиломатериалы, или на сахарный завод, где их использовали в качестве топлива. А еще рабы отмывали и ремонтировали строения, в которых перерабатывался тростник, налаживали оборудование, поправляли дороги, ведущие с поля на сахарный завод, возводили насыпи между полями, копали и вычищали канавы. Они строили новые заборы и поправляли подгнившие, углубляли дренажные рвы и прокладывали оросительные каналы.

В межсезонье сахарный завод приводили в полный порядок. Именно здесь давили тростник, нагревали, очищали и фильтровали сок. Именно здесь получавшиеся в результате кристаллы прессовали и формовали в бруски, а чистую патоку заливали в бочки. Невольники чистили и чинили чаны и котлы, громадные медные сосуды, в которых кипятили и рафинировали сироп. Они сооружали каменную кладку вокруг котлов и под ними — там, где разводили и поддерживали огонь.

Ана велела разбить на гасиенде огороды и развести сады. Там тоже трудились рабы, в основном дети и старухи, которые сажали, пололи, обрезали растения, собирали урожай. Лошади, мулы, свиньи, козы, коровы, быки, куры, утки, цесарки и голуби тоже требовали ухода, и на эти работы обычно посылали девочек. Конюшни, свинарники, ясли и курятники нужно было строить, ремонтировать и убирать, животных кормить, а тех, которых использовали на полевых работах, еще и обучать.

Во время тьемпо муэрто рабы трудились так же напряженно, как и в сафру, только при этом в небе рокотал гром, сверкали молнии и шли нескончаемые дожди. В сезон ураганов работа под открытым небом превращалась в сущий ад. В дождь и под солнцем, в мертвый сезон и в сафру невольники гнули спину под бдительным оком скорых на расправу надсмотрщиков — как правило, белых, но иногда светлокожих мулатов. На ночь рабов запирали в бараки без окон. Само их существование определялось нуждами и капризами других людей, а распорядок жизни — резким, требовательным ударом колокола на сторожевой башне.

Ана часто разъезжала верхом по всей плантации, проверяя, что делают Рамон и Иносенте с землей теперь, когда ее отстранили от дел. Последние несколько дней, как она заметила, работников посылали на юго-запад, на территории за пастбищами. Туда-то Ана и направилась. Утренний воздух был влажным после ливня, и она вдыхала ароматы сырой земли и манго: деревья росли как раз в этой части гасиенды.

Ана заметила неподалеку группу невольников, очищавших лес от камней и кустарника. Северо Фуэнтес, который осматривал новый оросительный канал, окружавший поле, сразу же подъехал, увидев Ану. Они заговорили, не спешиваясь.

— На этом участке, кажется, дела идут неплохо, — заметила она, рассматривая молодые, но крепкие побеги.

— Да, к следующему сезону тростник должен созреть.

Ана указала на рабов, трудившихся с другой стороны дороги.

— Готовите новые поля? — спросила она таким тоном, словно ей было об этом известно.

— Да, дон Рамон и дон Иносенте хотят добавить пять куэрдас здесь и десять на северной границе.

— Еще пятнадцать куэрдас посадок, а число работников все то же. — Ане не удалось скрыть осуждение, прозвучавшее в голосе.