Завоевательница - Эсмеральда Сантьяго

— Вы, несомненно, знакомы со Сводом законов о рабовладении от тысяча восемьсот сорок второго года, — после ужина начал разговор падре Хавьер. — И знаете, что вы должны давать рабам религиозное воспитание в соответствии с канонами Римско-католической церкви.

— Но они все приняли крещение, — возразил Иносенте.

— Ближайшая церковь находится в Гуаресе, — заметила Ана. — Невозможно посылать их так далеко на мессу.

— Свод позволяет мирянам, таким как вы… — падре склонил голову сначала в сторону Рамона, затем Иносенте, — читать невольникам вслух из Библии и обучать их молитвам.

— Однако, насколько мы понимаем, — вмешался Иносенте, — религиозные обряды должны совершаться после того, как рабы выполнят свои непосредственные обязанности.

— Само собой разумеется, — согласился падре Хавьер. — Свод также предписывает содержать больных отдельно от здоровых.

— В одном из строений располагается лазарет, — объяснила Ана. — Я полагаюсь на помощь стариков, которые разбираются в травах и народных средствах.

— Да, понимаю, большего вы не можете сделать, — сказал падре.

— Когда мы приехали, они все ходили в лохмотьях, — вступил Рамон. — Ана добилась, чтобы каждый был обеспечен одеждой…

— Ваши рабы выглядят достойно, — подтвердил священнослужитель. — Особенно женщины хорошо одеты. Надеюсь, вы позаботились о том, чтобы незамужние невольницы не жили в одном помещении с мужчинами и не вступали в неподобающие отношения.

Ана почувствовала на себе взгляд Северо и обрадовалась, что свеча стоит далеко и ее лицо остается в тени. В Испании женщинам полагалось удаляться после ужина, и тогда мужчины, оставшись в одиночестве, курили, выпивали и решали серьезные вопросы. Но она даже не делала попыток уйти, активно участвовала в обсуждении и не поднимала шума, если затрагивались неделикатные темы. Ане показалось, Северо испытывает неловкость за нее, и его наглость раздосадовала ее.

— Мужчины и женщины живут у нас в разных бараках, — ответила Ана, словно подчеркивая свое право на участие в разговоре. — А семейные пары со своими детьми — в отдельных бохиос.

— Простите, если повторю то, что вам уже известно, но отчасти я приехал, дабы убедиться, насколько хорошо хозяева и майордомос, — он повернулся к Северо, — осознают свои обязанности.

— Мы делаем все возможное для наших людей, — сказала Ана.

— Тогда вы наверняка в курсе, что Свод предоставляет рабам право купить себе свободу, — продолжал падре Хавьер. — Им разрешается в свободное время наниматься к другим работодателям. Или же они могут использовать свои практические навыки, например выращивать овощи или мастерить какие-то вещи на продажу, и таким образом копить деньги на вольную.

— По крайней мере один из наших людей, — вступил Северо, — изготавливает предметы на продажу.

Ана вопросительно взглянула на управляющего.

— Это Хосе, — пояснил Северо священнослужителю. — В свое свободное время он вырезает фигурки зверей и святых. А я отвожу их в город.

— Да благословит тебя Господь, сын мой, — произнес падре Хавьер. — Да благословит Господь всех вас. — Он осенил их крестом. — Рабы ведь тоже Божьи дети.

— Аминь, — хором ответили все присутствующие. — Аминь.

Ане было приятно, что священник одобрил то, как она обращается с невольниками. Он отслужил мессу под хлебным деревом неподалеку от дома, а затем дал Ане бутыль со святой водой и объяснил, что нужно делать при крещении детей, родившихся в неволе.

— Это их спасение, — добавил падре Хавьер.

Дабы произвести на него еще большее впечатление, Ана стала собирать людей на чтение Библии. Происходило это каждое воскресное утро после окончания хозяйственных работ, но перед свободным временем, которое предоставлялось невольникам после полудня. Для религиозных церемоний выстроили навес, крытый пальмовыми листьями. Рамон и Иносенте по очереди зачитывали отрывки, выбранные Аной, и рассказывали истории из жизни святых в доказательство того, как дорого жертвенность и вера ценятся в том, лучшем, мире после всех тягот, претерпеваемых в этом. Северо Фуэнтес никогда не посещал воскресные собрания.

Каждый вечер Флора обмывала тело хозяйки, и это была единственная роскошь, которую позволяла себе Ана. После ужина Рамон и Иносенте, пропустив стаканчик-другой, курили, выпивали, иногда в компании Северо. Она же удалялась в спальню и раздевалась с помощью горничной. В комнате, озаренной свечами, Флора наливала в чашу пресную воду и добавляла несколько капель «Флоридской воды» с ароматом вербены лимонной. Ана держалась за столбик кровати, а горничная нежно протирала влажной тканью ее лицо, уши, подмышки, грудь, низ живота, ягодицы, внутреннюю сторону бедер. Закончив обмывать очередной участок, Флора осторожно массировала его сухой тканью. Она знала, как нужно касаться самых интимных частей тела обнаженной хозяйки, чтобы не вызывать в ней неловкости. И все это время горничная напевала.

— Что это за песня? — однажды спросила Ана.

Флора съежилась. Всякий раз, совершая ошибку или получая замечание, она ожидала пощечины или удара.

— Простите, сеньора.

— Ты не сделала ничего плохого. Ты просто пела.

— Я забыть, — оправдывалась Флора, все еще нервничая. — Простите, сеньора.

— Не надо извиняться, мне нравится твое пение, — сказала Ана. — Я разрешаю тебе петь.

— Правда, сеньора?

— Эта песня на твоем языке. О чем она?

— Сегодня полнолуние, и я пою об этом.

— Спой еще раз, Флора.

Голос у Флоры был высокий, с хрипотцой, он то поднимался, то опускался, производя почти гипнотическое действие. Ана догадалась, что Флора стыдится петь для нее и что само пение значит больше, чем слова.

— В своем племени ты была певицей?

— Все петь у нас, сеньора. Мужчины, женщины, дети. Мы поем всегда. Даже в печали.

— Ты можешь петь в любое время, Флора, когда тебе будет грустно.

— Вы не шутить?

Горничная заканчивала обтирание, продолжая напевать. Ана почти не сомневалась: попроси она Флору перевести, та скажет, что поет о луне, цветах или других приятных вещах, и не станет раскрывать свои чувства. Смысл песни передавали интонации, и Ане казалось, теперь за унылой мелодией она слышит облегчение.

Окунув мягкую пуховку в розовый тальк, Флора напудрила хозяйке подмышки, грудь и ягодицы.

— Сеньора?

— Да, Флора. — Ана подняла руки, ожидая, что Флора наденет ей ночную рубашку. Горничная медлила, и Ана открыла глаза. — В чем дело?

Флора покачала головой и натянула ночную рубашку на голову хозяйки:

— Пустяки, сеньора, не мое дело.

— Что не твое дело?

Флора стояла опустив глаза: