Уроки магии - Элис Хоффман

За удушающим полуденным зноем наступили сумерки. В воздухе висели тучи комарья. Наступила странная, гнетущая тишина. Вороны не летали, словно затаились. Чтобы выманить птиц, вперед послали отряд во главе с Хаторном – ведь это он призвал соседей на борьбу со злом. Сам он больше всего хотел, чтобы ворона Марии, прихватив и ее с собой, просто мгновенно исчезла, как дурной сон. Но когда начало темнеть, огромные стаи ворон, не меньше тысячи, прилетели с севера. Мужчины тут же принялись бешено палить из ружей. Они стреляли вслепую и случайно слегка оцарапали нескольких товарищей по вороньей охоте. Одному бедняге попали в горло, и он лежал в луже собственной крови – ее не смогла остановить косынка, обвязанная вокруг шеи.

От того, что не смогли вернуть в строй коллегу, охотники пришли в дикую ярость и подняли стрельбу, как на войне. Джон старался держаться подальше от остальных: он выделялся в толпе высоким ростом, был самым богатым, к тому же стал невольным виновником случившейся в этот день смерти. Он знал, с какой легкостью люди способны обратить свой гнев друг на друга и как человек, только что считавшийся героем, в следующую минуту может стать объектом всеобщего негодования. Как он жалел, что отправился на этот проклятый остров и что проболтался Марии об округе Эссекс! И при этом представлял себе, как прыгает в сине-зеленую воду за тысячи миль отсюда, в краю, где никто не следует заданным раз и навсегда правилам, где грех буквально плавает в воздухе, как цветок в фонтане, и человек волен делать то, что ему нравится.

Мария слышала все это: ружейную пальбу, эхом разносившую смерть, крики мужчин, верещание птиц. У нее не было другого выбора, кроме как оставить спавшую Фэйт на соломенном тюфяке и бежать в своем синем платье босиком сквозь тьму. Мимо проплывали первые в сезоне светлячки, вспыхивали шарами света и гасли в траве, поднимались и падали между деревьями. Мария ощущала опасность повсюду, она жгла ее, как соль, попавшая на рану. И тогда она поняла, что целый день не видела Кадин. Ее сердце стучало теперь так же быстро, как сердце птицы.

Добежав до выгона, она увидела, как птицы падали с неба черным дождем из перьев. Когда умирает ворона, стая собирается вместе, чтобы разыскать убийцу и напасть на него скопом. Множество ворон атаковало пришедших из города мужчин, пустив в ход клювы и когти, сея своим хриплым карканьем ужас в сердцах тех, кто счел себя достаточно храбрым, чтобы начать трусливую стрельбу по ничего не подозревавшим птицам. Мария ощутила на руке жжение, и лишь тогда поняла, что ее кровь льется на землю, обжигая и чернея. В этом безумном граде пуль и дроби ее подстрелили. Она отошла под сень деревьев, тяжело дыша, испытывая примерно те же эмоции, как в тот день, когда пряталась в лесу, глядя, как горит дом Ханны. Мария бормотала заклинание защиты на латыни в прямом и обратном порядке, цитируя его из магической книги Соломона, и в результате ружья охотников стали давать осечку. Она взывала к небесам, и на западе появились сгустки мутных облаков, двигавшихся как волны в море.

Птицы почувствовали, что не смогут противостоять валу ружейного огня, и разделились на две группы: одни полетели на восток, другие – на запад. Ворон нельзя есть или запекать в пироги: мясо у них темное и имеет скверный запах, а перья жесткие, не пригодные для подушек и стеганых одеял. Эти птицы не имели для охотников никакой ценности, их просто требовалось убить: они считались вредителями, питающимися отбросами, и были объявлены носителями зла. Мужчины с радостным гиканьем собрали сотни трупиков, хотя все это могла бы проделать шайка десятилетних мальчишек, вооруженных рогатками и отцовскими дробовиками. У произошедшего не было серьезных причин, но что сделано, то сделано, и изменить ничего нельзя. Даже ведьмы это знают. Многие существующие в мире горести не изменишь никакими заклинаниями, и одна из них – смерть. Нельзя вернуть тех, кто шагнул в иной мир, а если вы попытаетесь это сделать, они уже не будут прежними, превратившись в неестественных существ, созданных вашим желанием и темной магией.

Мария обнаружила Кадин в высокой траве – черное сердце, неподвижно лежавшее на земле. Охотники не могли отличить одну ворону от другой, но она сразу узнала своего верного друга. Разорвав подол платья, Мария, громко плача, завернула в ткань птицу. Ее рыдания были слышны до самой пристани и даже в море, так далеко, как был способен распространиться звук. Те, кто собирал мертвых ворон, с затравленным видом прервали работу. Многие из них решили, что это воронья самка оплакивает потерю своего дружка. Настало гнетущее молчание. Взмокшие от пота, возбужденные в своем охотничьем неистовстве, они почувствовали укол страха – даже самые бездумные испытали смущение от своей идиотской жестокости.

Джон Хаторн, стоя в темноте под грушевым деревом, сразу понял, что он услышал. Женская мука, заглушавшая даже оружейный огонь, более громкая, чем последние крики ворон в небе. Он узнал ее голос, а как же иначе? Ведь именно он был причиной ее горя.

* * *

Мария никак не могла заставить себя похоронить Кадин. Вместо этого она развела костер на плоском выступе скалы недалеко от озера и сожгла ее тельце. Дым был белым, как снег на Любимом поле в день, когда ворона нашла новорожденную девочку. Ее дорогое черное сердце, верный товарищ и фамилиар, ее преданный друг. Мария, рыдая, опустилась на землю и до самого рассвета оставалась там, где был развеян прах Кадин, а ветер к утру унес прах на небо, где и было его место.

Мария ослабела из-за пули, застрявшей в ее руке, ведь железо гибельно для ведьм. В сельской местности Англии в каждой тюрьме держали железные цепи с небольшими по размеру наручниками для женщин. Когда Мария вернулась в хижину, Фэйт еще спала. Мария взяла нож, чтобы извлечь пулю из своей густо покрытой синяками руки. Сделав это, она стала произносить в обратном порядке заклинание о посмертной справедливости для Кадин. Приготовила припарку из галаадского бальзама[30] и отвара шалфея, чтобы приложить к ране, и подвязала руку, использовав для этого вышитый птицами платок с Кюрасао, края, где так легко было мечтать о чудесах. Мария замотала руку белым бинтом, но тот не смог скрыть синяк в форме вороны, появившийся на ее коже.

* * *

Отправляясь в дом Хаторнов, Мария вставила в волосы две серебряные заколки, одну – принесенную Кадин, другую – полученную от матери. Такие украшения запрещалось носить пуританским женщинам, но Марию это не слишком заботило. Она надела черное платье, словно вдова в трауре. Когда Мария шла по Вашингтон-стрит с дочерью на руках, люди перешептывались, выглядывая из окон. Их явно тянуло из дома во двор, и они стояли за оградой, наблюдая, что случится дальше. Застрелили более двух сотен ворон, и многие готовы были поклясться, что Мария была среди птиц и носила повязку, чтобы скрыть раненое крыло, а вовсе не руку. «Оборотень, – шептались соседи. – Посмотрите на край ее платья. Она прошла через поля, и даже грязь к ней не пристала. Нет сомнений, это волшебство». Среди обывателей нашлись даже те, кто утверждал, что маленькая дочка колдуньи каждую ночь летает над верхушками деревьев, бросая камни на крыши. Мол, эта рыжеволосая девочка – демон, а не ребенок.