Секретарь для злодея - Дора Коуст

— Хорошо, — кивнула она сдавленно, а я расслышал тяжелый выдох, с которым она будто отпустила то, что давило на нее.

— Я тебя люблю, птичка. Не улетай от меня, — не сдержался я, все-таки признаваясь ей в том, что было так легко осознать, но очень непросто принять.

Ее ошарашенное лицо стоило того. И несмелая улыбка, что легла на губы, стоила того. И последняя слеза, которая скатилась по ее щеке.

Нас ругали на вокзале, когда выяснилось, что мы перегородили собой центральный вход и стали преградой для тех, кто собирался сегодня покинуть столицу или, наоборот, прибыл в нее для отдыха или по важным делам. И если в самом здании все разрешилось очень быстро и безболезненно, то на парковке нас обложили не только матом, но и другими автомобилями.

А мне было все равно. Я словно сумасшедший никак не мог перестать улыбаться и извиняться, объясняя всем и каждому, что у меня буквально несколько минут назад чуть не разрушилась целая жизнь. Толпе было абсолютно все равно, но крики закончились, как только стало понятно, что ругаться и хамить в ответ я не собираюсь. Автомобиль неспешно тронулся по вечерним улицам. В стеклах отражались и множились миллионы перекликающихся огней, горели яркие вывески, целый мир жил свой жизнью, а мы… Мы жили своей, где я испытывал счастье оттого, что Маринка так и сидит ошарашенная, даже не думая что-либо спрашивать.

Правы те, кто не верит, что мужчины могут влюбляться с первого взгляда. Нет, мы не влюбляемся, увидев девушку впервые, не прельщаемся ее улыбкой, не тонем в ее глазах. Человек может быть симпатичен, а может и нет. Так было с моей женой, и точно так же произошло с Мариной.

Когда мы с Юлькой познакомились, я уже был достаточно обеспеченным, чтобы позволить себе дорогие подарки и свидания в роскошных ресторанах, но она позвала меня кататься в парк на роликах. Такое обычное, даже детское свидание обернулось тем, что она упала и разбила себе коленки, а я потом нес ее до машины, жалел, сочувствовал, целовал и обрабатывал раны, достав аптечку. Точно помнил, что именно в тот день, в тот самый момент, когда она упала, я осознал, что уже люблю ее. Но это прошлое, о котором я, несомненно, всегда буду помнить, а в настоящем…

В моем настоящем были Марина и Аришка. Я точно знал, что полюбил Аришку раньше, потому что она просто не может вызывать какие-то другие чувства, а вот Марина… Осознание, что я уже попал, пришло в ту самую ночь, когда она заболела. Она была такой хрупкой, такой маленькой, беззащитной. Мне до безумия, до тяжести в груди хотелось ей помочь. Хотелось, чтобы эта воинственная птичка вновь набралась сил и попыталась дать мне отпор. Хотелось, чтобы она улыбнулась, но не губами, а глазами, в которых собралось все золото мира.

— А кого-то пора кормить, — обернулся я, когда мы въезжали на подземную парковку. Аришка расхныкалась, и я ее понимал. Дома определенно лучше, а ее тут таскают на ночь глядя туда-сюда.

— Ты, наверное, тоже голодный, — отвела Марина взгляд, собираясь выбраться из авто. — Совсем ничего не съел в обед.

— А теперь готов съесть все, что дашь. А если не дашь, то я съем тебя.

Она в ответ загадочно улыбнулась.

Этот вечер был другим, более полным. Мне не хотелось, чтобы между нами осталось хоть что-то, что могло бы привести к вот таким неприятным происшествиям, когда можно было изначально просто поговорить. Я решился поделиться с Мариной частью своей жизни, которую скрывал даже от самого себя, чтобы вновь и вновь не возвращаться в тот туман, что окутывал, давил, скользил липкими щупальцами.

Переодев Аришку, Марина с нежной улыбкой вручила ее мне, чтобы я покормил возмущающуюся девчушку. Я и кормил, расположившись на диване, пока эта маленькая юркая женщина сноровисто готовила ванну для недовольного птенчика.

Было так странно мыть Аришку вместе в тишине, которую окутывал запах цветов и трав. Марина добавила в воду немного детской пены, и теперь она пахла цветочными полями, солнечным светом и счастливым днем на окраине небольшого участка, где стоял крепкий дом. Я всегда мечтал построить свой собственный дом, долго вынашивал эту мечту, но когда остался один, то и целого мира не стало. Пропали все желания, растворились все мечты, все поблекло, но теперь снова обретало краски и запахи. И в новых мечтах пахло ярко, сладко и свежо, будто наконец-то сделал желанный глоток ледяной воды. Будто наконец-то нашел оазис в пустыне.

Мы разговаривали долго. Делились мыслями и воспоминаниями почти до самого рассвета. Марина нисколько не удивилась, когда я начал рассказывать о семье, которой лишился. Возможно, мать уже поделилась с ней нашим общим горем, но я все равно проговаривал каждое слово. Наверное, это было нужно в первую очередь именно мне. Дышать становилось легче, словно с каждым словом из меня выходила горечь, накопленная за эти два года. Марина не перебивала, лежала рядом со мной на диване и тихонько плакала, стараясь, чтобы я не увидел ее слез. Был благодарен ей за то, что разделяла со мной мое горе, и за то, что решилась поделиться своим.

Оказалось, что все эти годы ее тревожил один-единственный вопрос: почему отец бросил их с матерью, даже не дождавшись, пока она родится. Почему не нашел ее спустя годы, не приехал на восемнадцатилетние, не написал хотя бы одно письмо. Это была ее боль, которую она тоже разделяла на двоих, прижимаясь щекой к моей груди. Мне бы очень хотелось забрать ее страдания себе, но я при всем желании не мог сделать это, как не могла и она забрать часть меня. Это наша история, наши жизни, наше прошлое, которое никогда не забудется.

Уснули мы только под утро. Точнее, это Марина уснула, пригревшись в моих объятиях, а я так и не смог сомкнуть глаз, поглядывая на них с несвойственным мне умилением. Аришка спала в ямке между нами, укрытая мягким одеялом, но вскоре начала вертеться, напоминая мне о том, что новый день пришел, а вместе с ним вернулись и проблемы, которые нужно было решить именно сегодня. А еще… Есть хотелось не только девчушке, но и тому, кто еще со вчера положил глаз на манный пирог.

— Ну что, Аришка? — прошептал я, осторожно поднимая ее на руки. — Пойдем, похомячим?

Я хотел бы сегодня дать Марине утром выспаться, но понимал, что вести Аришку в офис небезопасно. Да и я тогда думал бы совсем не о предстоящих планах, а о том, все ли с девчушкой хорошо. Поэтому, покормив ее смесью, переодел и уложил в автолюльку, которую поставил на кухонный стол. И девчушка не совсем лежит, привыкая к тому, что скоро придется учиться сидеть, и мне с ней интереснее играть, пока на это есть время.

— Доброе утро? — простонала Марина примерно через час, когда я уже собирался в офис.

Старался действовать тихо, но Аришка понятием тишины не владела и в это утро была особенно весела и энергична. Ей очень понравилось трогать ладошками колкую щетину, от которой теперь мне было очень совестливо избавляться. Такое развлечение для ребенка!

— Доброе утро, птичка, — поцеловал я ее в губы, укладывая Аришку на живот на диване. Девчушка делала успехи и теперь опиралась на руки чуть дольше, но все равно уставала, вздыхая настолько тяжело и горестно, будто мы ее бессовестно мучаем.