Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки» - Владимир Николаевич Снегирев

себе в те годы выступать с ура-патриотических или националистических позиций. Искушенный читатель, разумеется, понял, в чей огород был запущен главный камень, — адрес не назывался, но перечисленные фамилии говорили сами за себя, это как раз те люди, которые ратовали за «патриархальность Святой Руси», звали к истокам, скорбели по «утраченным ценностям», воспевали купола и церкви, превозносили достоинства посконного русского мужика и добрым словом вспоминали Сталина.

А чтобы, упаси бог, Александра Николаевича не заподозрили в отсутствии должного патриотизма, он разбавляет свои рассуждения примерами из жизни других союзных республик, где тоже обнаружились примеры «антиисторизма» и отступления от партийной линии.

Более того, словно предугадывая дальнейший ход событий, критикуя «патриархальщиков», автор, наряду с Лениным, приглашает к себе в союзники писателя Михаила Шолохова. «Напомним, — пишет он, — с какой огромной художественной силой и глубиной эта диалектика, двойственность природы крестьянства, показана, например, в романах М. Шолохова»[75].

Увы, такой реверанс Яковлеву не помог: член ЦК КПСС М. А. Шолохов, как скоро выяснится, встал в ряды тех, кто жестко выступит против статьи в «ЛГ» и потребует сурового наказания для ее автора.

Современному читателю, выросшему в условиях плюрализма, разноголосицы мнений, наверное, трудно будет понять, из-за чего разгорелся тогда весь сыр-бор. Ну, подумаешь, нашлись авторы книг и статей, которые воспевали Святую Русь, ратовали за сохранение национальных традиций, выступали против «массовой культуры». И ведь нет ничего плохого в том, что кто-то стеной стоит за сбережение традиций, за память, если эта память связана действительно со славными страницами истории. Да и по поводу захлестнувшего нас вала «массовой культуры» сейчас только ленивый не ворчит, этот суррогат обрушивается на наши головы круглые сутки с экранов телевизора, из радиоприемников, спасу от него нет.

Однако не будем забывать, что «Литгазета» вышла в свет в 1972 году. Совсем другие времена и другие представления о том, что можно и чего нельзя. Яковлев в своей статье выступил не против отдельных хлопотунов за «целостность русской жизни», он выступил против тенденции, показавшейся ему опасной. В стремлении оградить культуру от «инородцев», «космополитов», замкнуться в традициях патриархальной России он увидел угрозу стагнации, ухода страны с магистральных путей развития в неизбежные тупики.

Дискутируя, а точнее — критикуя своих оппонентов, он то и дело ссылался на Ленина, идеалы социализма и классовую борьбу, однако за всем этим явственно просматривался сигнал: надо быть начеку и жестко пресекать всякие проявления замшелой патриархальщины.

Сейчас, с дистанции в полвека, понятно, что Яковлев, возможно сам того не желая, задел тему, которая актуальна и по сей день, посыпал соль на рану, все еще больную для России. Спор между «почвенниками» или ура-патриотами, сторонниками особого пути, защитниками посконной Руси и «либералами», для которых наша страна — часть единого цивилизационного пространства, не утихает по сию пору, а в последние годы в связи с известными событиями он стал даже еще острее.

Именно тогда, на рубеже 60-х и 70-х годов прошлого века, обострилась подспудная борьба между «патриархальщиками» и «западниками», сталинистами и сторонниками развенчания культа личности. Трибуной первых были журналы «Молодая гвардия» и «Октябрь», газета «Советская Россия», журнал «Огонек», вторые опирались на «Новый мир» Александра Твардовского, находили понимание в «Комсомольской правде», которой тогда руководил Б. Д. Панкин. Естественно, и те, и другие искали поддержки у власть имущих, то есть в ЦК и Комитете госбезопасности. Главные партийные вожди, конечно же, как и было им положено, своих симпатий и антипатий не высказывали (тертые были калачи, битые ребята), но в аппарате у каждой противоборствующей силы имелись свои тайные сторонники и противники.

Панкин вспоминает эпизод с публикацией в «Комсомолке» памфлета Михаила Синельникова, посвященного одиозным книгам Ивана Шевцова «Во имя отца и сына» и «Любовь и ненависть» — они содержали прямую попытку обелить Сталина и его наследников, заклеймить «вольнодумцев». Эта статья — я хорошо помню, поскольку уже работал тогда в «Комсомольской правде», — наделала много шума. Однако спустя некоторое время на нее откликнулась «Советская Россия», отхлеставшая молодежную газету как отступницу от «ленинского курса» и призвавшая «не очернять славное прошлое».

Поскольку «Совраска» была газетой ЦК КПСС, то многие восприняли ту публикацию как директивную, как мнение партийных верхов. «На меня стали посматривать, как на живого покойника», — вспоминал Панкин[76].

Но редактор «КП» умел держать удар и к тому времени уже освоился в цековских коридорах. Он явился к референту генерального секретаря Самотейкину, тот позвонил помощнику Брежнева по международным делам Александрову-Агентову, следующим в этой цепочке стал очень близкий к Леониду Ильичу человек, другой его помощник Цуканов. Сообща посоветовали Панкину подготовить на имя Брежнева записку с изложением всего случившегося, пообещали непременно довести ее до Леонида Ильича.

Борис Дмитриевич Панкин, редактор «Комсомольской правды», а впоследствии дипломат, министр иностранных дел СССР. [РИА Новости]

Редактор так и сделал, а в ожидании реакции достучался еще и до Яковлева, исполнявшего обязанности заведующего Агитпропом. Тот открыл Панкину завесу над теми закулисными схватками, которые предшествовали публикации статьи в «Советской России». Оказывается, обнаружив упоминание о ней в плане очередного номера (а эти планы все «номенклатурные» издания должны были в обязательном порядке посылать в ЦК), Александр Николаевич позвонил главному редактору, отставному генералу Московскому (да-да, тому самому, который сочинил донос на Егора Яковлева), и мягко порекомендовал ему снять статью из номера: «Она сейчас не ко времени».

Подобные рекомендации, раздававшиеся со Старой площади, были обязательны к исполнению, но Московский на сей раз проявил удивительную принципиальность. Стал объяснять: «Статью печатаем по поручению Дмитрия Степановича, который звонил твоему заместителю Дмитрюку и велел ему „вдарить“».

Понятно, кто был этим «Дмитрием Степановичем». Первый зам предсовмина СССР, член Политбюро Д. С. Полянский. А «твой Дмитрюк» — еще один зам. зав. Отделом пропаганды, подчиненный Яковлева.

Александр Николаевич вызвал к себе этого замзава и потребовал объяснений. Тот подтвердил: было поручение члена Политбюро, и потому следовало его выполнять. Тогда Яковлев якобы «с металлом в голосе» напомнил своему подчиненному, что «поручениями прессе можно называть лишь то, что идет от коллективного органа, то есть от Политбюро или Секретариата ЦК КПСС, а не от отдельных лиц, и передают их в установленном порядке».

Дмитрий Cтепанович Полянский, член Политбюро ЦК КПСС. [ТАСС]

Когда на следующее утро статья все-таки появилась на страницах «Советской России», Яковлев счел ее выпадом не только против «КП», но и против него самого. Он тоже, как и Панкин, написал свою бумагу «наверх», квалифицировав в ней действия Московского как нарушение партийной