Кодекс поведения блондинки - Наталья Александрова

Правда, Антонина Кузьминична очень любила поговорить, и иногда мне приходилось волевым решением прекращать наши разговоры, чтобы приступить к неотложным работам по саду.

Конечно, соседку можно понять – в своем доме ей не с кем было словом перемолвиться, и я была, по сути дела, ее единственным собеседником.

Что удивительно – она никогда не жаловалась на свою невестку. И никогда о ней не сплетничала. Единственное, за что Антонина Кузьминична невестку все же иногда осуждала, – это за ее равнодушное отношение к собственному саду, за отсутствие интереса к цветам и кустарникам.

– Василиса! – повторила Антонина Кузьминична и еще выше поднялась над забором. – Как хорошо, что ты вернулась! А то я так переживала за твои цветы!..

Мне совсем не хотелось, чтобы кто-то узнал о моем сегодняшнем визите, поэтому я сделала соседке знак подойти к нашему обычному месту. Там нас, по крайней мере, никто не заметит. Она радостно закивала и тут же исчезла за забором.

Я нырнула в кусты жимолости и нашла знакомую щель в заборе.

Соседка уже заглядывала в нее со своей стороны.

– Без тебя никто не ухаживал за садом! – поспешила сообщить мне Антонина Кузьминична. – Эта Ольга… можешь себе представить, она вообще ни разу не подошла к цветам!..

– Да уж знаю… – пробормотала я неприязненно. – По виду цветов я сразу это поняла!

– Ну, еще не все потеряно! – Соседка заметила мой подавленный вид и решила меня немного поддержать. – Если ты возьмешься за дело, многие растения можно спасти…

– Об этом пока рано говорить! – отмахнулась я. – Прежде мне нужно разобраться с мужем…

– Да, да… – закивала Антонина Кузьминична, – но может быть, теперь, после того как этой Ольги… не стало… вы с ним помиритесь?

– Вряд ли… – я понурилась. – Очень уж по-свински он со мной обошелся… Антонина Кузьминична, а в тот день, когда… как вы выразились… этой женщины не стало… вы ничего особенного не видели?

Я сама не знала, на что рассчитывала, и задала соседке этот вопрос скорее для того, чтобы перевести разговор с неприятной темы – мне совершенно не хотелось обсуждать с ней свои запутанные отношения с мужем.

– Нет, Васенька… – ответила она виновато, – ничего такого я не видела… меня уже и милиция спрашивала, и я так им и сказала – ничего, мол, не видела, ничего не знаю. Толенька-то мой, он вообще ни с кем не велел мне разговаривать, ты ведь его знаешь…

– Жаль… – я вздохнула, – и эту женщину… Ольгу… вы в тот день не встречали?

– Ты же знаешь, я со своего участка не выхожу… правда, я ее слыхала – когда Пал Палыч приезжал, она калитку открыла и сказала ему – мол, не нужно ничего… так я ее только мельком видела, издали… а больше – нет…

Пал Палыч – это местный фермер, который три раза в неделю, в одно и то же время привозил в наш поселок молоко, творог и сметану из своего хозяйства. Это был сутулый длиннорукий мужчина с грустными глазами когда-то крепко пившего, но завязавшего человека. Молочные продукты у него были очень вкусные, и я их часто покупала, пока здесь жила.

У меня внезапно мелькнула мысль… какая-то очень важная мысль…

– …а потом уж Володя вернулся, – продолжала Антонина Кузьминична, – и тут такой шум поднялся… милиция приехала, ходили по домам, всех расспрашивали… а мне Толенька сказал, чтобы я лишнего не болтала, а я никогда и не болтаю, ты же знаешь…

– Знаю… – машинально подтвердила я.

Та важная мысль, которая у меня только что появилась, бесследно исчезла в глубине сознания.

– Спасибо, Антонина Кузьминична, – я прервала ее монолог, – мне нужно идти. Только очень вас прошу – никому не говорите, что видели меня сегодня.

– Никому не скажу, – закивала соседка, – а кому мне и говорить-то? Ты же знаешь, Васенька, со мной никто, кроме тебя, не разговаривает. Толенька мой всегда на работе, а Инна Алексеевна со мной и словом не обмолвится…

Инной Алексеевной она называет свою невестку. Это же надо! Кажется, это единственный случай в истории…

Василий Макарович поднялся на второй этаж, открыл левую дверь и оказался в спальне. В той самой спальне, где несколько дней назад произошло кровавое убийство.

Здесь еще чувствовался сладковатый, омерзительный запах – запах крови, смерти, страха.

Бывший милиционер тяжело вздохнул.

В глубине души он скучал по своей работе – по чувству собственной значимости, по увлекательным разговорам с коллегами, по бессонным ночам, которые он проводил в многочасовой засаде или в погоне за матерыми преступниками.

Но, с другой стороны, работа постоянно заставляла его сталкиваться со всем худшим, что есть в человеке, и невольно в душе возникала уверенность, что каждый способен на преступление и люди гораздо хуже, чем кажутся. Жить с такой уверенностью в душе тяжело, и он радовался, что постепенно выздоравливает, учится радоваться простым вещам, привыкает видеть людей в лучшем свете.

Ему часто приходилось осматривать место преступления, и опытным глазом он сразу заметил, что после милиции в эту спальню никто не входил. Должно быть, хозяин дома не мог заставить себя переступить порог, увидеть комнату, в которой недавно произошло ужасное кровопролитие. Тем более что дом был достаточно просторный, и места в нем вполне хватало.

Кровать, на которой нашли убитую, была немного отодвинута от стены – похоже, ее сдвинул с места убийца во время борьбы со своей жертвой. Хотя, как сказал капитан Бахчинян, никакой борьбы, собственно, и не было, Ольгу Кочетову застали врасплох, и она практически не сопротивлялась.

С Ашотом Бахчиняном Василий Макарович успел поговорить утром, пока Василиса спала.

Он встретил бывшего коллегу возле отделения милиции, когда тот, злой и невыспавшийся, брел на работу.

– Здоров, Тиграныч! – окликнул его Василий Макарович. – Что такой унылый?

– А чего радоваться? – вздохнул тот, степенно поздоровавшись за руку. – Девчонку упустили, машину помяли… ты, между прочим, помял! Мы начальству не сказали…

– Да вот я и хотел извиниться… – потупился бывший мент, – хочешь, пивом тебя угощу?

– Да ты что! – Бахчинян замахал руками. – Пиво? С утра? Да если начальство унюхает, мне голову оторвут, другой стороной приставят и скажут, что так и было!

– А может, тогда кофейку? – Василий Макарович изображал опытного змея-искусителя. Он знал, что Ашот Бахчинян не может жить без хорошего кофе.

– Кофейку? – Ашот заколебался. – Да я и так уже опаздываю… начальство взгреет…

– Тут на углу Среднего подвальчик есть, там женщина кофе варит по-турецки – просто класс!..

– По-турецки? Так это ты про Милу говоришь! Что я, Милу не знаю? – Ашот маслено заулыбался. – Ну ладно, уговорил… начальству скажу, что к судмедэкспертам ездил…

Они спустились в полутемный подвальчик, где за стойкой властвовала полная блондинка бальзаковского возраста с ямочками на щеках. Увидев Бахчиняна, она оживилась и потянулась за медной туркой: