Мы из Бреста. Путь на запад - Вячеслав Сизов

Холодрыга стояла ужасная. Лед подтаял. Ноги весь день в воде. Хорошо еще, что у меня с собой резиновые сапоги и шерстяные носки были, а то бы обморожение точно получила.

Товарищ, к которому я ехала, погиб еще в начале боев. Пришлось открыться командиру полка – кто я и зачем прибыла. Понятно, что ему было не до моих проблем. Связи с командованием не было. Временно меня определили в санроту. Вот я и отступала вместе с ранеными. На третий день закончилось продовольствие. Питались отзимовавшей клюквой и болотной водой. Ослабли все. Боеприпасов осталось по паре патронов на человека. Искали теплые вещи и патроны у убитых. Но держались. Когда стало понятно, что помощь не придет, командованием полка было принято решение – на рассвете пятого дня идти на прорыв. Все секретные документы и знамя полка сложили в сейф и закопали. Капитан, что полком командовал, меня специально пригласил. Место показал, куда они с начштаба и политруком сейф прятать собрались. Ориентиры, как потом найти закладку, мне оставил. Я свое удостоверение и партбилет в сейф положила. Себе лишь платок, зашитый в одежду, оставила.

Нам не повезло. Вечером немцы подтянули свою тяжелую артиллерию и начали методично обстреливать наши позиции. Один из снарядов разорвался рядом с нашим укрытием. Сосна, стоявшая рядом, обломилась и упала, накрыв собой раненых. Те, кто был рядом, побежали в разные стороны. Меня кто-то толкнул в болото и, наверное, оглушило миной – очнулась, лежу в воде. Только голова наружу. Еле вылезла. Рядом живых уже никого не было, одни трупы. Наших не слышно. Видно, далеко уже ушли. Обстрел к этому времени закончился. Пока лезла, очень устала и вымоталась. Потому, добравшись до сухого места, упала и тут же задремала.

Вдруг бабах – рядом выстрел. Осмотрелась, а это неподалеку немец пристрелил тяжелораненого. Потом меня за шиворот подняли. Хорошо еще, что я в гражданской одежде была, а оружие в болоте утопила. Немцы нашу сестру не жалуют. Тех, кто был в военной форме, в плен старались не брать. Издевались и расстреливали на месте. Мне повезло – на более или менее адекватных нарвалась. Они меня своему начальству представили.

На допросе сказала, что местная жительница и по мобилизации ухаживала за ранеными. Оставшиеся в живых раненые это подтвердили.

Вот меня вместе с ними и повели в плен. Помогло и то, что я немецким языком владею. С офицером, ведшим допрос, без переводчика общалась. Так я оказалась в Лепельском концлагере.

Поместили меня в барак, где наши девушки-пленные содержались. Человек сорок нас там собралось. В большинстве своем в плену при таких же обстоятельствах, как и я, оказались – ранеными и контуженными. В лагере они за больными и ранеными ухаживали, на кухне работали. Охрана над ними издевалась как могла. Особенно теми, кто помоложе. Били и насиловали их постоянно. На девчонках живого места не было. Меня не трогали. Видно, от своего начальства указание имели.

Охраняли нас украинцы, прошедшие обучение в «Травниках»[91]. Сволочи, живодеры и извращенцы… Командовали ими немцы из охранных частей СС. Частенько в лагерь наведывались и абверовцы. Их сразу отличить можно – чистенькие такие все, культурные. Если кого избить надо, охрану вызывают. Сами не пачкаются. С пленными спокойно разговаривают, сигаретами угощают. После их отъезда из лагеря потом обычно десятка полтора пленных в грузовике вывозилось.

Посещали нас и предатели, те, кто в РННА[92] немцам служат. Да и казаки несколько раз приезжали.

Из руководства полка я никого в плену не видела. От тех раненых, с кем мы вместе в плен попали, мало кто в живых остался. Многие еще по дороге в лагерь умерли.

Меня на допросы часто вызывали. Все пытались вызнать, кто я, как попала в полк. Держалась своей легенды. Пробовали из меня что-то вышибать, ничего не получилось. Причем допрашивали наши же – украинцы, русские и белорусы, что перешли на сторону врага. Бросят животом на лавку, лупанут пару раз плеткой или резиновым шлангом по спине: «Говори!» Хоть и больно, но я терпела. Стояла на своем. С нашими говорила только на немецком. Требовала к себе нормального отношения. Может, именно поэтому мне немцы и поверили. Перевели в лагерь, где содержались местные жители, собранные для отправки в Германию.

В том лагере пробыла двадцать дней – удалось сбежать. Там был сортир за колючей проволокой, и выводили туда по десять человек, а я увязалась одиннадцатой. Конвойные нас не считали. Потому и повезло. Конвоиры вовнутрь не заходили, на улице стояли, курили да разговоры вели. Когда все вышли, я затаилась, дождалась, когда остальных уведут в лагерь. Я выскочила и дала ходу. Сутки скрывалась в лесу, а потом краем дороги пошла на запад. Уже на следующие сутки услышала канонаду.

А потом в лесу нарвалась на наших разведчиков. Их группа по немецким тылам шарилась – диверсии на дорогах совершала. Старшим там был старший сержант Петр Гренишкин. Мы с ним переговорили, я ему свой платок предъявила и попросила помощи. Вернуться назад через линию фронта они не могли, выделить людей для моего сопровождения тоже. Поэтому взяли с собой.

Почти месяц «гуляли» по немецким тылам. Хорошо так погуляли. До Орши и Витебска дошли и назад к Лепелю вернулись. Почти каждый день немцам и их прихлебателям хвосты накручивали. Я подсчет вела, так вот во время рейда мы более тысячи солдат противника жизни лишили. Два десятка танков и почти сотню автомашин уничтожили. Более двух десятков мостов сожгли. Вместе с партизанами на аэродроме под Витебском радиостанцию вывели из строя и два десятка самолетов захватили. Часть из них за линию фронта отправили. Немцы за нами охоту организовали. Против нас даже части с фронта специально снимали.

Погоню посылали. Но мы благодаря Петру всегда вовремя уходили. Пару ягдкоманд на ноль помножили.

Сначала нас всего двенадцать человек было, а когда к своим вышли, уже почти три сотни набралось. И это с учетом потерь, что несли в боях. Пока шли, пленных из рук немцев и гитлеровцев освобождали, небольшие группы партизан к себе присоединяли. После Витебска часть бойцов с партизанами осталась. Старший сержант оказался из отряда Саши Могилевича. Помнишь такого?

– Ну как же не помнить, если я его и отправлял под Минск.

– Прости, забыла. Так вот. Петр многие тактические приемы использовал из тех, что ты сам применял, когда из Бреста свой отряд вел.

– Вот как. Я, честно говоря, у себя в отряде бойца с такой фамилией не помню.

– А он и не шел с тобой. К Могилевичу в августе прошлого 1941 года со своей группой присоединился. Командиром рейдовой группы был. До этого в 6-м кавкорпусе сражался. А до приемов, специального обмундирования и снаряжения сам дошел. Мне об этом рассказала Аня – радистка группы Гренишкина. Она с Петром практически с самого начала войны вместе воевала. Она вообще о Петре много чего интересного рассказала. Талантливый и смелый парень. Нас из кучи передряг вытащил.