Мы в порядке - Нина Лакур

Не могу сказать, что мне не страшно вот так повесить ее прямо перед глазами. Моя мама на Оушен-Бич со своим персиковым серфом, выцветшим на солнце. У нее черный гидрокостюм и влажные волосы. Она щурится и улыбается во весь рот.

Да, мне страшно, но кажется, так будет правильнее.

Я смотрю на нее.

И пытаюсь, пытаюсь, пытаюсь ее вспомнить.

* * *

Пару часов спустя я иду в душ и долго стою под водой.

После возвращения в Сан-Франциско (когда бы то ни было) я обязательно найду что-нибудь из Дедулиных вещей, что можно похоронить или развеять как прах. Шутка Джонса меня не рассмешила. Напротив, она напомнила, как все обстоит на самом деле, сколько бы я ни пыталась отрицать правду. Если бы твой дед лежал в могиле, он бы сейчас перевернулся. Времени прошло уже достаточно, так что я понимаю, что Мейбл права. Хотя другая версия развития событий все равно не дает мне покоя: он путешествует где-то в Скалистых горах, и по карманам у него распиханы тысячи долларов — карточные выигрыши, которые он приберег для себя.

Я должна дать ему могилу, чтобы сдержать его. Должна зарыть что-то в землю, чтобы похоронить там его призрак. Однажды, совсем скоро, я приду в гараж Джонса, пороюсь в старых Дедулиных вещах, а потом положу кое-что в коробку, вместо него зарою в землю и подарю ему покой.

Я смываю с волос кондиционер. Выключаю воду и вдыхаю пар.

По особым случаям он носил на шее золотую цепочку. Интересно, сохранил ли ее для меня Джонс.

Я вытираюсь и заворачиваюсь в полотенце, а вернувшись в комнату, проверяю телефон.

Еще только два часа дня.

Заглянув в список, который составила в первый день каникул, я решаю приготовить суп: режу овощи, варю макароны, выливаю в кастрюлю пачку готового куриного бульона.

Наконец все ингредиенты смешаны; теперь остается только ждать, пока суп приготовится. Я берусь за второе эссе из книги про одиночество, но голова забита мыслями о прошлом лете.

С одной стороны, в случившемся виновата я. Я почти не бывала дома, мы перестали ужинать вместе, и я даже не заметила, как сильно он во мне нуждался. С другой стороны, виноват он. Я чувствовала, что мешаю ему, что он не хочет меня видеть, и ради нас обоих держалась от него подальше. Я не готова была признать, что не нужна ему, и продолжала притворяться, будто я для него важнее всех на свете — как и он для меня. В такие мгновения инстинкт самосохранения подталкивает нас сделать выбор в пользу наименьшего из зол.

У меня были пироги, печенье, поездки в школу. Были песни и ужины за столом с медным подсвечником. Был близкий человек с чутким сердцем, черным чувством юмора и талантом к карточным играм, обеспечившим мне обучение, проживание и питание в частном колледже.

Все это убеждало меня, что отношения у нас особенные. Что мы такая же семья, как Мейбл, Ана и Хавьер. Что у нас есть все, чего ни пожелаешь.

Но мы с Дедулей мастерски притворялись. И хоть в этом были по-настоящему похожи.

* * *

Получив выпускной альбом, я стала листать его с самого начала, хотя остальные первым делом лезли в конец в поисках своих снимков. Я внимательно разглядывала фотографии девятиклассниц, будто это мои подруги, хотя даже их не знала. Изучала страницы, посвященные тематическим праздникам и школьным кружкам, спортивным командам и танцевальным клубам; рассматривала десятиклассников, одиннадцатиклассников, учителей. Дойдя до раздела с выпускниками, я принялась вчитываться в каждую цитату, разглядывать каждую детскую фотографию. Десятки бантиков на редких волосенках, десятки платьиц и тонких ручонок, десятки чужих страниц…

А потом я увидела себя.

Редакторы решили не оставлять пустым квадратик для детского снимка: они просто увеличили мое выпускное фото и заклеили им сразу оба места. У всех одноклассников детские снимки соседствовали со взрослыми, а моя страница выглядела так, словно я родилась уже восемнадцатилетней девушкой в черной блузке-безрукавке с натянутой улыбкой. Я подумала, что вряд ли я одна такая на весь альбом, но когда добралась до конца, убедилась, что все же одна. Даже у Джоди Прайс, которую удочерили в восемь лет, было детское фото. И у Фэн Зю тоже, хотя ее дом сгорел в прошлом году.

Те дни и ночи в мотеле я думала, что боюсь его призрака, но это было не так.

Я боялась своего одиночества.

Боялась самообмана.

Боялась того, в чем сама себя убедила: что я не грущу, что не одинока.

Я боялась человека, которого любила и которого, как выяснилось, совсем не знала.

Боялась того, как сильно его ненавижу.

И как сильно по нему скучаю.

Я боялась вещей в коробках и секретов, которые однажды могу среди них обнаружить. Боялась, что, вероятно, упустила нечто важное, когда поспешно все бросила.

Боялась того, что всю жизнь мы прожили за закрытыми дверями.

И что мы никогда по-настоящему не были близки.

Боялась всей той лжи, в которой себя убеждала.

И в которой убеждал меня он.

Боялась, что соприкосновения коленок под столом ничего не значили.

И стирка вещей друг для друга тоже.

Что чай, пироги, песни — не значили ничего.

А еще я боялась, что он никогда меня не любил.

За окном сереет ясное зимнее небо. Я вижу, как мимо пролетает птичка и с дерева падает тонкая ветка.

Я должна была уехать вместе с Мейбл.

Я сижу на кровати, прислонившись к стене, и смотрю на снегопад. Мечтаю о рокоте океана, о прохладном сухом воздухе, о тяжелых облаках на горизонте и о том ощущении, которое они с собой приносят. Облегчение после жары.

Возвращение домой. Дрова в камине, тепло и свет.

Я не спросила у Джонса, что он подразумевает под «самым ценным». Имеет ли в виду мои ракушки. Или сине-золотой плед. Или раскладной кухонный стол в комплекте со стульями. Я пытаюсь вообразить свою будущую квартиру.

Собственную кухню с настенными украшениями. Полки с керамикой Клаудии.

Не могу представить там наши стол, стулья, плед. Да и не знаю, хочу ли.

Если я и дальше буду смотреть в окно, то увижу, как снег вновь заметает тропинки и покрывает деревья, у которых местами из-под снежных шапок уже виднеются ветки.

Я нахожу в интернете документальный фильм о старушке, которая живет на ферме и каждый день работает на гончарном круге, ставлю ноутбук на стол, закутываюсь в плед и включаю видео. Дней через десять можно будет позвонить Клаудии. Надеюсь, она не передумает.