Лорд Малквист и мистер Мун - Том Стоппард

«…ниспошли ей по-обед-ного, сча-астливого и слав…»

Не веря своим ушам, он вытащил бомбу из кармана. Она лежала на ладони, тикая с лунатической невозмутимостью, а из ее сопла лез красный резиновый пузырь, который стал раздуваться, шипя сжатым воздухом. На его глазах пузырь достиг размеров яйца, яблока, футбольного мяча…

Мун уронил бомбу и отступил на несколько шагов. Мимо него с перекошенным от ужаса лицом промчался Долговязый Джон Убоище.

— Мистер Убоище! — прорыдал Мун.

Раздался третий выстрел, и он увидел, что Убоищу разворотило голову, а дальше — пару лошадей голубиной масти, которые влекли качающуюся карету сквозь толпу и через площадь, пинками взметая мышастых голубей в воздух над пурпурно-белыми ограждениями, возведенными для торжественных похорон…

…а Мун, хватаясь за обрывки каких-то воспоминаний, узрел себя проходящим среди людей, выстроившихся перед ним вдоль улиц, и полную даму, падающую под колеса, а на ее лице — изумление, словно ее предали…

…и увидел Джейн: она смотрела в окошко кареты, пока девятый граф, повернувшись элегантным профилем, дотрагивался серебряным набалдашником трости до полей шляпы, а карета по часовой стрелке огибала дальний угол площади, а О'Хара натягивал вожжи, будто жокей в прыжке.

— Джейн! — прорыдал Мун.

Площадь опустела до краев, ее центр превратился в пустую сцену, на которой ничком лежал Джаспер Джонс, а из фонтана спокойно пила его лошадь. Огибая третий угол, карета сбавила ход и совсем медленно направилась к точке своего появления — к ослу, Воскресшему Христу и Долговязому Джону Убоищу, к Муну, который зачарованно смотрел на бомбу: она лежала на дороге, все еще тикая («царствия на-ад на-ами») и мерно раздувая шар, который уже достиг размеров небольшой машины, слоненка, церковного купола, — прозрачно-розовый, становящийся все прозрачнее по мере распухания, — по экватору которого, раздуваясь вместе с ним, черными буквами тянулось послание из двух слов — знакомое, недвусмысленное и похабное.

Мун обернулся и увидел, что карета едет шагом, надвигаясь на Воскресшего Христа. Он бросился к ней и, всхлипнув, распахнул дверцу.

— Мой муж! — воскликнула Джейн, вскинув руку к губам.

«Бо-оже, храни» — он понял, что подсознательно вторил гимну. Когда он добрался до «королеву», шар лопнул, и взрыв вышиб из него дух.

Клочья красной резины шлепались на площадь. Несколько человек, невесть чем тронутые, захлопали.

— Но, мои милый мальчик, — сказал девятый граф, — какой трогательный жест!

— Постыдился бы, — сурово сказала Джейн.

— Вот это лев, — сказал Воскресший Христос.

— Я разделяю ваши чувства, милый мальчик, но чего вы надеетесь добиться жалкой демонстрацией неуважения?… Вы определенно никого не переубедите, вас просто-напросто сочтут циником. О'Хара, нельзя ли ехать побыстрее?

— Ты выглядел совершенно, совершенно возмутительно, — сказала Джейн. — О чем ты только думал?

«Не знаю».

— А он, как пить дать, так и не прочухал, кто на него напал, — горько сетовал Воскресший Христос. — Чертов кровожадный скотский нехристь из края язычников…

— Я попросил бы вас не выражаться, мистер Христос. Моя вера в вашу божественность уже не та, что прежде.

— Ха! Где ж теперь я раздобуду себе осла?

— Это уж не моя забота.

— Хвала Господу и святым отцам, но лев-то ваш.

— Должно быть, осел чем-то разозлил Ролло — возможно, своим ослиным видом.

— И ради всего святого, перестань плакать, — попросила Джейн. — На кого, по-твоему, ты похож?

«Не знаю».

— Видите ли, мистер Мун, вы просто расстраиваете себя. Эти знаки протеста совершенно бессмысленны — пустая трата сил, ничего не могущая изменить, и менее всего — абсурдно укоренившуюся в глазах общества репутацию.

— Ты ведь просто-напросто привлекал к себе внимание, — корила его Джейн.

— Я разделяю ваше недоверие к миру, он несправедлив, несуразен и преступно неразборчив. Но поймите же, что данный порок не есть заблуждение общества, он пронизывает все его устройство. Сама эта улица — памятник ему.

— Ей-ей, славный был ослик.

— Сущее ребячество.

«Как с гуся вода».

— …с одной стороны — Адмиралтейство, с другой — Военное министерство, постоянно растущие монолиты, обладающие постоянно убывающей силой, что дается чудовищной ценой, и движимые мотивами, которые столь затуманены временем и выгодой, что конечный вред можно будет приписать лишь поворотам истории.

— Я не знал, куда себя приложить.

— Ara!.. A вот и граф маршал Хейг,[22]человек, который спас бы несчетное множество жизней, избрав себе иную профессию, которая позволила бы ему потакать своему тщеславию и некомпетентности, ныне отлит на коне в бронзе и без тени самосомнения взирает на кенотаф с надписью «Геройски павшим». Справа — Даунинг-стрит, министерство иностранных дел и министерство дел внутренних…

— Самый славный ослик, которого я когда-либо…

— Мерзость, выставленная всем напоказ…

— …с неубывающим интересом снова и снова совершают все то же открытие: моральный долг и практическая необходимость противоречат друг другу, из чего и проистекает практика вождения народа за нос, творимая в духе благочестивого лицемерия.

— Надеюсь, это будет тебе уроком — посмотри на свою одежду.

— Справа — министерство обороны, последний оплот против коммунизма извне, слева же — Новый Скотленд-Ярд, последний оплот против анархии изнутри. Вас никогда не посещает мысль, что добро и зло не так уж четко разделены?… Ну конечно же!.. Какая избитая мудрость!..

— Откуда кровит?… Дорогой, ты такой дурачок… У тебя есть платок?

«Ты не можешь ко мне прикоснуться, я неприкасаем».

— Перед вами — три сословия: духовные лорды, лорды светские и общины… Но чу! Что слышу я, не проповедь ли это, что драпирует музыкой органной покорность вкупе с самоотреченьем? Иль это шепоток собрания епископов, которые гадают, зачем Господь не истребит зловредных насекомых?

— Но вот что я те скажу, парень, — этот ковер…

— Палата лордов, иллюзия, которую я никогда не был в силах разделить, — ответственность без власти, прерогатива евнухов на протяжении столетий… А палата общин, унылые, безрадостные социалистишки, движимые злобой и завистью, и самодовольные, заносчивые тори, движимые инстинктом самосохранения… О Матерь Парламентов! Светлейшее воспоминанье о мифическом личном участии. Поворачивай домой, О'Хара!