Лорд Малквист и мистер Мун - Том Стоппард

— У тебя, видать, не все дома.

— Один…

— Джаспер?

— Два…

Долговязый Джон облизнул губы. За ним высилась стена.

— Три…

— Это нечестно! — Он заплакал. — Это просто нечестно, я устал от всего этого, устал ездить, стрелять и бегать — от себя не убежишь, говорил мне папочка!.. Я устал, я хочу сложить оружие!

— Четыре…

— Хочу осесть, обзавестись бабенкой, несколькими детишками, клочком земли для вспашки… — рыдал Убоище.

— Пять.

Убоище со всхлипом потянулся за револьвером. Тот со стуком упал на землю, прогремел выстрел из 45-го калибра: Джаспер опередил его и прострелил себе ногу. Джаспер выругался и осел. Долговязый Джон, стремительный, как гремучая змея, сграбастал свой кольт, пальнул Джасперу в живот и бросился через площадь мимо умирающего на коленях Джаспера. Горный лев с фламинго в зубах проскочил перед ним и бросился на спины толпы; еще дальше в его сторону по Мэлл громыхала розовая карета. Убоище бросился к ней с криком «Джейн! Джейн!» и добрался до края мостовой, когда Джаспер Джонс, перекатившись на живот и сжав револьвер обеими руками, тщательно прицелился в середину Убоищевой спины и прострелил ему голову.

* * *

Щеки Джейн разрумянились от погони. Глаза ее весело приплясывали, когда она улыбнулась сидевшему рядом с ней красивому аристократу.

— О, моя дорогая Джейн, — пробормотал он, поблескивая глазами, — похоже, вы наслаждаетесь.

То была правда. Но она лишь вздохнула. Тень пробежала по ее изысканным чертам, ее мягкая налитая грудь вздымалась.

«Слишком поздно, слишком поздно! — кричал голос внутри нее. — Ах, если бы мы встретились, когда были свободны!»

Ради него она с радостью повернулась бы спиной к обществу и сбежала с ним от всего этого в какое-нибудь идеальное местечко, но в глубине души сознавала, что это не принесет им счастья. Долг обязывал их играть свои роли на этом никчемном маскараде, хотя ханжеские условности, которые мешали им слиться, переполняли их отвращением. Нет, все, что они могли сделать, — это урвать несколько драгоценных минут вместе.

Утро выдалось скучное, дождливое, но сердце ее пело, пока лошади мчали вперед. Карету сильно трясло, и она положила руку на локоть своего спутника. Он кокетливо ей улыбнулся.

Когда карета вылетела на площадь, она восхищенно наклонилась вперед, увидев толпу вокруг себя. Будто все простолюдины города собрались здесь. Она улыбнулась и помахала им — но вдруг у нее перехватило дыхание.

— Смотрите! — крикнула она и указала на человека, бегущего к карете с револьвером в руке.

Она тут же его узнала и, тихо вскрикнув, сжала руку своего спутника. Закрыла глаза и услышала грохот выстрела.

Когда она открыла глаза, человек головой вперед валился на дорогу, а карета неслась вдоль края площади.

Джейн откинулась назад и почувствовала, что ее успокаивающе похлопывают по колену. Ее восхищала его безмятежность. Она храбро улыбнулась, бросила на него кокетливый взгляд и прижалась к нему, когда карета свернула за угол.

Лошади сбавили ход и теперь тихо брели по склону между людей. Когда Джейн подняла глаза, перед ней предстало зрелище, подобного которому она никогда не видывала. Узрев его, она непроизвольно стиснула руку лорда Малквиста, и кровь отхлынула от ее щек.

— Фэлкон, — выдохнула она, — что это?

Тут дверца распахнулась, и ее рука взлетела ко рту.

— Мой муж! — воскликнула она.

Траурный марш перекрывался барабанным грохотом. Похоронный марш взлетел в холодный воздух, с интервалом в одну минуту загремели пушки. Вдалеке терялась из виду длинная процессия, возглавляемая конными полицейскими в темно-синей форме.

За шеренгой лошадей шли два оркестра королевских воздушных сил в светло-синем, затем хаки территориальных и полевых войск, серые мундиры гвардейцев, предводительствуемых оркестром пехотинцев. Сзади них гордо печатали шаг валлийцы, ирландцы, шотландцы, гвардейцы и гренадеры. За ними пальму первенства оспаривали белые шлемы королевской морской пехоты и медные шлемы бригадиров ее величества.

Еще два оркестра, перед которыми несли знаки отличия и штандарты, затем первый ряд орудийных расчетов королевских морских сил, медленно и величественно тянущих гроб на стальном лафете. Черные лошади везли в закрытых каретах скорбящих членов семьи, за которыми шли мужчины с цилиндрами в руках. За ними второй отряд кавалерии ее величества возглавлял оркестры королевской артиллерии и городской полиции. В четверти мили от головы процессии маршировал арьергард из полицейских сил, пожарных и корпуса гражданской обороны.

Далеко позади них с достоинством двигалась облаченная в белое фигура на осле, чудовищно нагруженном свернутым ковром.

Мун, в бессмысленном отчаянии отсчитывая тиканье бомбы наперекор маршу, протиснулся сквозь толпу к дороге, намереваясь перейти ее за последней линией полицейских.

Под статуей Карла I он заметил Воскресшего Христа, как всегда презрительного, хотя уже и не такого сдержанного.

Мун застыл как вкопанный. Осел дошел до него, и он отступил.

— Куда это ты намылился? — яростно осведомился Мун.

— А, добрый денек, ваша честь.

— Что это еще за штучки?

— Я собираюсь проповедовать Слово, — с достоинством ответил Воскресший Христос.

Конец процессии исчезал на Стрэнде, и толпа стала расходиться, так как обратно процессия не пойдет. Мун огляделся и злобно зашептал Воскресшему Христу:

— А как же они?

— Ступайте с миром.

— Тела!

Воскресший Христос обиженно заморгал.

— Ей-ей, ваша честь, не нашел для них места, — заскулил он.

— На Трафальгарской площади ты его точно не найдешь.

— Я собираюсь проповедовать Слово.

На этой последней фразе шаткая конструкция из осла, свернутого ковра и Воскресшего Христа, раскачиваясь, прошествовала мимо, тяжело наступив ему на правую ногу. Боль оказалась такой сильной, что Мун, одновременно услышав сзади выстрел, решил, что его подстрелили.

Толпа подхватилась и разлетелась по улице, точно листья на ветру. Раздался второй выстрел. Мун обернулся.

— Мистер Джонс! — крикнул он, и тут его сшибло с ног что-то живое, желтое, пахнущее по-звериному.

Мун лежал с задранным на голову пальто. Над ним грохнула пушка и испуганно затопотали башмаки, — наверно, он попал на поле боя. За этой кутерьмой он расслышал — играли у самого его уха, тихонько, словно музыкальная шкатулка, будто специально для него — государственный гимн.

Он непроизвольно стал подпевать: «Ми-илости-вую королеву, долгие ле-ета нашей сла-а-авной королеве, Боже, храни», кое-как поднялся и увидел осла, нагруженного поверх ноши Воскресшим Христом, который, онемев от гнева, баюкал в руках свою голову; Ролло, мчащегося прочь по Уайтхоллу; а у своих ног — невесть откуда взявшегося мертвого фламинго.