Жираф – гроза пингвинов - Дарья Донцова

– Это же совершенно ясно. У растения длинные острые иглы. Кто-то поставил горшок около телефона. К нему можно подойти, только протискиваясь мимо шипастого уродца. Понятно?

Мне пришлось ответить:

– Нет.

Твоя жена засмеялась.

– Ныркина служит в офисе. Дресс-код требует от нее носить колготки в любое время года. На дворе август, поэтому она надела тонкие. Пойдет она мимо острых колючек, стопроцентно зацепится, и прощай чулочки. Дорожка побежит. Во-первых, это некрасиво. Во-вторых, дорого. Знаешь, сколько пара итальянских «паутинок» стоит? Нет, она точно не звонила из холла!

Зильберкранц криво улыбнулся.

– Победа женской логики над мужской. Зная о разносторонних талантах твоих сотрудников, которые определенно захотят покопаться в причинах моего ухода, я решил все объяснить. И для начала!

Моисей на секунду исчез из кадра, потом снова появился перед нами. В руках он держал маленькую собачку.

– Кто не знает, это Лео, – продолжал ученый, – ему три года. Дорогой, выпей!

Моисей протянул руку в сторону, и через мгновение я увидела, что он держит лабораторную колбу, в которой плещется ядовито-красный раствор. Мы не успели ахнуть, как Зильберкранц открыл чихуахуа пасть и влил туда малую толику жидкости. Псинка упала как подкошенная.

– Мгновенная смерть, – констатировал Моисей, – бедный Лео!

Я вздрогнула.

– Вот гад!

– Наверное, Моня не хотел, чтобы его собака отправилась в приют, – пробормотал тоже шокированный Макс, – он ее очень любил.

Зильберкранц снова пропал из зоны видимости и мгновенно вернулся. Теперь он держал подарочную коробку. Ученый аккуратно поместил в нее несчастную убитую им псинку и продолжил:

– Вид трупа чихуахуа определенно ранит нежную душу Евлампии. Поэтому Лео помещен в гробик. Пусть он тут постоит. Зачем? Отвечу позднее. А теперь начну, наконец, свой рассказ. Макс работает по правилу «доверяй, но проверяй». Но мои выводы он никогда не тарировал [4]. А тут вдруг изменил своим правилам, связался с Юрием Петровичем и выяснил, что великий специалист Моисей Абрамович ошибся, сообщил, что Анну Славину пытались отравить ядом улитки. А на самом деле применили нечто иное, отец и мать которому зубоскал. Кто-нибудь другой легко мог подумать: Зильберкранц не так уж велик, он напутал. К тому же эти яды похожи. Кто-нибудь другой! Но не Вульф. Я понимал, что очень скоро раздастся звонок от Макса, он справедливо решит: Моисей не допустит косяка, и начнет задавать вопросы. И мне известно какие. Поэтому я сейчас отвечу на них.

Ученый сложил руки на груди.

– Много лет назад, когда в нашей стране рухнул коммунистический режим и зародилось нечто непонятное с мощным криминальным уклоном, еще совсем молодой, но уже кандидат наук, ваш покорный слуга стал нищим. Подобная участь тогда ожидала большинство ученых. Началось массовое бегство исследователей и преподавателей из страны. Удирали кто куда: в США, Германию, Израиль. Мне тоже поступило несколько предложений. Но я остался в России. Почему? Произносить пафосные фразы о верности родине не стану. Мне, еврею, который, несмотря на золотую медаль, не попал в институт, где мечтал учиться, обожать отчизну не за что. Так что меня удержало? Смешно сказать – любовь. У меня горел роман с девушкой, которая в силу обстоятельств не могла покинуть Москву. И я, верный Ромео, остался с ней. Назову женщину Катей, хотя это не ее имя. Екатерина искала большую сумму денег на лечение больной матери. Для меня это были невозможно огромные деньги: пятьдесят тысяч долларов. Я мог поддержать дорогого человека только морально и от этого ощущал себя нищим дерьмом. Кате в конце концов удалось найти спонсора. Тот положил купюры в банковскую ячейку. Катя попросила меня привезти их в больницу, где лежала ее родительница. Я помчался в банк, потом сел в такси, машина поехала и… Не знаю, что случилось. Я очнулся в парке на скамейке. Сумка исчезла. Нужно ли комментировать ситуацию? Я чуть не умер. Следующие дни, высунув язык, я бегал по городу, а потом один знакомый подсказал телефончик человека. Я получил в долг пятьдесят тысяч, принес их Кате. Она молча взяла купюры и сказала:

– Мама умерла час назад. Еще в понедельник был шанс спасти ее, начав вводить безумно дорогое лекарство. А сегодня всему конец. Хорошо, что ты вернул валюту, отвези ее спонсору. Я не сержусь, ограбить могут любого. Но более общаться с тобой не могу.

Я остался без любимой женщины, с огромным долгом, который не знал как отдавать. Спустя пару месяцев со мной связался некий Славик и сказал:

– Понимаю, бабла у вас нет. Я не монстр, предлагаю отработать. Что следует делать, сообщу после того, как получу ваше согласие. Отказываетесь? Выплачиваете заем с процентами. Соглашаетесь? Я начинаю списывать долг, но оставляю вам кое-что на жизнь. Это «кое-что» совсем неплохой кусок. Ну как? Ваше решение?

Я согласился.

Зильберкранц поджал губы.

– Чем мне пришлось заниматься? Образно говоря, научной работой. Мне присылали анализы людей, описание их здоровья, очень подробное, с точным названием болезней. Моя задача: сделать состав, который гарантированно, тихо, спокойно, но быстро отправит на тот свет человека, который лежит в коме. Но!

Моисей криво усмехнулся.

– Всегда есть «но». Но никто из медперсонала не должен догадаться, что человек скончался вследствие моих усилий. И еще! Яд не должен повредить внутренние органы, пострадать может только мозг. На первый взгляд невыполнимая задача. Но я справился. Не стану сейчас излагать вам всю процедуру. Я знал: для какого конкретного человека подобрали донора, работали профессионально, изучали реципиента до последней клетки. Все было очень тщательно и правильно сделано. Я общался только со Славиком. Никаких подробностей о больных и тех, кто ждал пересадки, не знал. Вместо имен стояли буквы: N, K, O. Сколько у меня было «клиентов»? Не так много. В год три-четыре человека. Какое количество лет я проработал? Не важно. Потом Славик сказал, что долг погашен. Я более ему не нужен. Честно говоря, я не поверил парню. Меня отпустят? Просто так? Да нет, непременно убьют! Но шло время, никто на меня в подворотне не нападал, я успел защитить докторскую и мирно работал. Не хочу сказать, что забыл о том, как расплачивался с кредитом, выбросить из памяти такое невозможно. Просто засунул все мысли о той «службе» в самый дальний отдел мозга. Кстати говоря, Славик устроил меня на работу в то место, куда ранее я пытался попасть, но получил отказ. Директор того НИИ отчаянный антисемит, никогда не скрывал, что не желает впускать во вверенное им учреждение иудеев. Но ради меня академик сделал исключение.

Прошел год, со мной связался человек, говорил он странным, явно измененным голосом, просто позвонил вечером мне домой и без предисловий сказал: