Сироты на продажу - Элен Мари Вайсман

— Поставь ее на землю, — приказала она. Это была невероятно высокая женщина со злыми глазами на суровом лице и обвисшим подбородком.

— Но она спит, — возразила Пия.

— И что, ты намереваешься украсть ее порцию?

Пия покачала головой:

— Нет, я…

Монахиня грубо вырвала Джиджи из рук Пии, поставила малышку на ноги и толкнула в дом. Сонная Джиджи, спотыкаясь, побрела вслед за остальными.

— Как тебя зовут? — вопросила монахиня.

— Пия.

— Фамилия!

— Ланге.

— Так вот, мисс Ланге, с этой минуты делайте, что вам говорят. Это значительно облегчит вам жизнь.

Пия глянула на Дженни, которая слегка покачала головой, предлагая не спорить, потом снова повернулась к монахине:

— Хорошо, мадам.

— Хорошо, сестра Эрнестина, — поправила ее монахиня.

— Хорошо, сестра Эрнестина, — повторила Пия.

Монахиня бросила на нее еще один злобный взгляд и вошла в дом. Девочки послушно выстроились вдоль стены, молча глядя прямо перед собой. Сестра Эрнестина и две другие монахини разделили их на три группы, потом сестра Эрнестина взяла у одной из помощниц лампу и велела первой группе, где были Пия и Дженни, следовать за ней. Они прошли по темному коридору, где тень сестры металась по потолку огромной летучей мышью, потом спустились по деревянной лестнице, держась за стены, чтобы не упасть в полутьме.

— Куда мы идем? — шепнула Пия Дженни, шедшей впереди.

— В столовую, — ответила Дженни.

— Она что, в подвале?

— Да тише ты, — бросила ей Дженни через плечо.

Спустившись, они миновали ящик для угля размером с вагонетку и ступили в длинную узкую комнату со ржавыми трубами, проведенными по низкому потолку. Нечто похожее на жидкую копоть капало со стен, а деревянный пол был затертым и обшарпанным. Пахло кислым молоком и капустой. На длинном столе, окруженном деревянными табуретками, были расставлены металлические миски. Девочки организованно расселись — Пия успела занять место рядом с Дженни — и стали ждать, когда монахиня с потным лицом разложит по мискам какое-то варево. Жижа капала с черпака на пол, табуретки, стол, плечи и головы девочек, но, казалось, этого никто не замечал.

— Благодарим тебя, Боже, за дары твои, которые мы собираемся вкусить от твоих великих щедрот. Аминь, — снова и снова повторяла потная монахиня. Когда она наполняла очередную миску, каждая девочка говорила «аминь».

За первой сестрой шла другая, раздававшая тонкие ломти хлеба. Как только кусок упал в миску Пии, сидевшая напротив девочка схватила его. Пия глянула на Дженни, безмолвно спрашивая, как поступить, но Дженни уже ела, низко склонившись над своей миской. Пия осмотрела ряд девочек. Свет лампы подрагивал на усталых лицах, блестел в беспокойных глазах. Они жадно, как стая голодных волков, поглощали скудную пишу. У Пии аппетита не было, но она понимала, что есть и пить необходимо. Она зачерпнула ложку жижи и поднесла ко рту. Похлебка оказалась чуть теплой и мерзкой на вкус: застоялая водица с намеком на мясо — свинина или курица, не определишь, — да нескольких разварившихся кусочков моркови и картошки.

Пока девочки ели, сестра Эрнестина расхаживала туда-сюда вдоль стола и торопила их, чтобы смогла войти следующая группа. Одна девочка с кудряшками поставила локти на стол и, надув губы, смотрела в свою миску. Сестра Эренстина подошла к строптивице и зажала ей нос. Та открыла рот, чтобы вдохнуть, монахиня сунула ей туда ложку варева и отпустила нос. Девочка непроизвольно выплюнула отвратительную похлебку, и она потекла у нее по подбородку. Сестра снова зажала ей нос и стала кормить насильно.

— Я научу тебя ценить пищу, неблагодарная девчонка, — приговаривала она.

Пия бросила ложку и встала, собираясь остановить монахиню.

— Нет, — громко шепнула Дженни.

Несколько других девочек тоже бросили ей тревожные предупреждающие взгляды. Пия снова села, часто дыша и испытывая тошноту от гнева, страха и отвращения. Сестра Эрнестина продолжала экзекуцию, а бедная девочка плакала и выплевывала похлебку.

Глаза у Пии тоже наполнились слезами. Она с трудом глотала варево, но не осмеливалась остановиться. Остальные, не поднимая глаз, тоже запихивали в себя жалкое подобие еды.

Через несколько минут все доели, лишь несколько девочек скребли ложками по дну мисок, отчаянно пытаясь собрать все до последней капли. Когда другая монахиня привела в столовую вторую группу, сестра Эрнестина велела всем положить приборы и повела их по узкой лестнице в комнату, где стоял длинный ряд умывальников. В помещении было холодно и сыро, скользкий деревянный пол блестел от влаги. Около каждого рукомойника на крючке висело тонкое полотенце. Сестра Эрнестина взяла с полки прохудившуюся ночную рубашку и сунула ее Пии в руки.

— Умывайся, — велела она, — и поживее.

Другие девочки уже разулись, разделись до нижнего белья и поспешно мыли руки и лица. Пия присоединилась к ним, а сама исподтишка искала взглядом Дженни, но той не было. Умывшись и переодевшись в ночнушки, девочки взяли свои ботинки и платья и последовали за сестрой Эрнестиной в темный коридор, в конце которого поднялись еще по одной лестнице в бесконечно длинное узкое сводчатое помещение с дверьми по обе стороны. Все, кроме пола, было выкрашено в белый цвет — потолок, двери, стены, — но это ничуть не оживляло мрачную галерею. Сестра Эрнестина шла впереди, унося с собой свет фонаря, бросающий на стены жутковатые тени, и девочки двигались почти в полной темноте. В середине галереи монахиня поднята фонарь выше, и воспитанницы вошли в узкую, обшитую деревянными панелями комнату, где вдоль стен стояли ряды железных кроватей с серыми одеялами и комковатыми подушками. Двойное арочное окно в дальнем конце было закрыто ставнями, на толстых стеклах нарос столь же толстый слой грязи. Пия встала около двери, ожидая, когда ей скажут, что делать. Холод просачивался сквозь неровный пол, и голые ноги мерзли.

— По местам, — скомандовала сестра Эрнестина.

Девочки забрались на кровати, некоторые сели по двое. Пия пошла по проходу, ища пустую койку. Трудно будет привыкнуть ночевать среди такой толпы, а лежать с кем-то на одной кровати и вовсе невыносимо. Тогда только и останется гадать, не знобит ли соседку, не болит ли у нее живот и не заразилась ли она инфлюэнцей. Казалось, от одного только пребывания с десятком других девочек в этом темном, продуваемом сквозняком помещении она чувствовала их боль, жажду любви и тоску по месту, которое можно назвать домом. Пия не желала лежать рядом с ними, когда они плачут по ночам, ощущать скорбь потерь в их сердцах. Или душу ей отягощают не страдания девочек, а собственная печаль?

Пия чувствовала, как остальные с любопытством смотрят на нее: что предпримет новенькая? Никто ничего не говорил и не двигался. Все кровати были заняты. Дженни сидела рядом с Колетт, опустив голову и ковыряя грязь под ногтями. Никто не хотел делиться койкой с новенькой, да Пия и не ждала, что Дженни уступит ей свое место. На последней кровати у окна сидела, улыбаясь и прижимая к себе куклу, Джиджи. Пия обернулась к монахине: