Страна чудес - Зои Стейдж

Орла все еще не знала, что предпринять и где искать ответы, но хотела, чтобы Элеанор Куин поняла: она не одинока, ее мама старается и действительно может ей помочь.

– Как бы ты хотела все изменить? Давай подумаем, что сделало бы тебя счастливее.

Орла разделила мысли на две части, иначе они грозились ее раздавить: первый вариант – оптимистичный, где они по-прежнему могут найти гармонию на новом месте, а другой – пессимистичный, о том, что они совершили ужасную, непостижимую ошибку.

Элеанор Куин перевернулась на спину, и с расслабленным, мечтательным выражением лица к ней вернулся румянец.

– Наверное, мне бы хотелось… странно все время находиться в доме, всем нам. Я думала, что мне это понравится, но… Думаю, да, если бы погода была лучше, мы могли бы выезжать. Как думаешь, можно мне брать уроки скрипки где-нибудь поблизости?

Орла чуть откинулась назад, стараясь не показывать свое удивление. Откуда это желание? В городе ей предлагали всевозможные кружки: танцы, уроки музыки, занятия в художественной школе. Элеанор Куин никогда такое не интересовало. Ей нравилось то, что преподавали в школе, но дочь отказалась от предложения развивать способности углубленными занятиями. И сейчас… как это ужасно не вовремя.

– Бин…

– Я знаю, я знаю, о чем ты думаешь. – Элеанор Куин сунула руки под одеяло и расстроенно натянула его до подбородка. – В городе мне хватало занятий. Но здесь нужно больше дел. Я не скучаю по школе, но мне не хватает… Я всегда мечтала попробовать играть на музыкальном инструменте, но дома не было места. Я не хотела, чтобы все слышали, как я тренируюсь, если у меня будет плохо получаться. Но тут можно закрыть дверь. Мне бы очень хотелось играть на тихом инструменте, на таком, который бы никто больше не слышал… Но я не знаю, на каком.

– Ох, моя дорогая.

Элеанор Куин думала в верном направлении, она хотела извлечь максимум пользы из их нового положения – заняться здесь тем, чем не могла или не хотела там, в их квартире на Челси. Орла почувствовала, как волна стыда накрывает ее с головой: она должна была догадаться, насколько застенчива дочь, понять, что для свободы творчества ей может понадобиться личное пространство.

– Уверена, у нас получится найти кого-нибудь здесь. Папа знает школу, где преподают различные виды искусства, можно начать с этого. Мы найдем что-нибудь. И вообще, не переживай, мы никогда не станем тебя критиковать – чтобы научиться новому навыку, требуется время. Хорошо?

– Ты не злишься?

– С чего бы мне злиться?

Элеанор Куин пожала плечами:

– Мне кажется, что… наверное, я стала не такая, какой была в городе.

– У меня нет повода любить тебя меньше, чем раньше.

– Я не знала, потому что… неважно.

Орла наклонилась и поцеловала ее в лоб и в щечку.

– В том и был смысл сюда переезжать: чтобы мы все чувствовали себя иначе и стали еще ближе друг к другу. Когда мы попадаем в новое место, всегда узнаем о себе что-то новое. Все мы немножко изменились. И каждый день понемногу меняемся, правда? Учимся чему-то новому… Мы с папой тоже этого хотим: чтобы все росли и делали открытия. Так что, если ты хочешь попробовать ходить на уроки музыки сейчас, мы с папой все устроим.

– Мне здесь нравится… в каком-то смысле. Но мне бы хотелось… – Она не договорила свое желание и прикусила губу.

– Скажи, чего ты хочешь.

– Я бы хотела… чтобы у нас был дом с соседями. В городе. И улица, как по телевизору. С детьми на велосипедах, которые ходят друг к другу в гости поиграть.

К глазам Орлы подступили слезы. Ее дочка описала Сквиррел-Хилл, район, в котором она росла в Питтсбурге. Было как никогда ясно, что они совершили ошибку, прожив на Манхэттене так долго. У других семей получилось, но Элеанор Куин хотела – нуждалась – в чем-то другом. О чем ей никогда не хватало смелости сказать вслух. Может быть, в тот первый день, когда они переехали, то, на что смотрела Элеанор Куин во дворе, не напугало ее, а разбило ей сердце. Никаких соседей. Никаких людей. От одной крайности к другой.

Из глаза Орлы скатилась слеза: она не могла обещать дочке такой район, какой та хотела. Может, они с Шоу только притворялись, что вовлекают своих детей в процесс принятия решений? Если бы они спросили: «Вы хотите переехать в собственный дом с большим двором, где будет много деревьев?», что бы они услышали на самом деле?

– Прости. Это не совсем то, что ты хотела, но когда погода улучшится, мы обязательно поищем кружки, где ты сможешь завести друзей. После переезда всегда требуется время, чтобы освоиться.

Может быть, мы снова переедем.

– Знаю.

Орла быстро-быстро ее расцеловала:

– Я так тебя люблю.

– Знаю. Я тоже тебя люблю.

На выходе Орла включила ночник.

– Все в порядке, мне он больше не нужен, – сказала Элеанор Куин.

– Точно?

– Да. Темнота помогает мне думать.

Орла выключила свет. Не желая оставлять дочь в полной темноте, она оставила дверь приоткрытой. Как родители они слушали детей реже, чем себе представляли. И Орла поклялась себе это исправить. Она станет внимательнее относиться к дочке и чаще задавать вопросы. Но в то же время ее беспокоило то, что Элеанор Куин услышала там, «снаружи». Если еще день ничего не изменится, нужно придумать, что ей рассказать. Будет ли история о больных туберкулезом казаться менее пугающей, чем расплывчатое «многое», которое она ощущала? Казалось даже смешным, что Орла хотела успокоить дочь фразой «Это всего лишь призраки». И она не могла отделаться от опасения, что Элеанор все же обладает большей силой, чем она сама. Что, если девочка шептала молитвы чему-то совершенно иному, а не безликим богиням, как Орла, которая лишь притворялась, что их знает только она?

И как истолковать тоску Бин по району, где больше соседей, больше домов, больше детей?

С задернутыми занавесками можно было притвориться, что на дворе обычная ночь. Спрятаться от зловещих сугробов уже плотного снега за окнами, создающих ощущение, будто мир стерт с лица земли. Вот о чем продолжала размышлять Орла, расхаживая по гостиной. Слишком большие перемены: им нужно повернуть все вспять, чтобы вернуть себе нормальную жизнь.

– Не обязательно бросать его насовсем, можно оставить на лето…

– Ты себя слышишь?

Холод в его голосе прозвучал так неожиданно, что Орле пришлось остановиться и взглянуть на мужа. Во время ее тирады Шоу устроился в открытых дверях своей студии, явно демонстрируя нежелание на что-либо соглашаться. Орла была уверена, что он, по крайней мере, увидит преимущества позитивного мышления и поймет ее желание быть внимательнее к потребностям детей. Но Шоу ожесточился, его лицо было неподвижным, словно маска.

Орла поежилась, начиная сомневаться в собственных словах: