Начисто - Юлия Резник

Черт. Черт! Черт!!!

Врать нельзя. Не простит. Говорить правду жестоко. Я откашливаюсь.

– Изначально я пыталась себя в этом убедить.

– И как давно у тебя стойкая тяга к саморазрушению?

Я обнимаю себя, скрестив на груди руки. И молчу, молчу… А стерва во мне недовольно ворочается и ощеривается. Стерве точно есть что ему сказать. Стерва за словом в карман не лезет.

– Психолог, которого для меня нанял Молотов, склонен полагать, что это началось после аборта.

Клим задумчиво кивает, видно, соглашаясь с психологом. Вытирает руки бумажным полотенцем и подходит ко мне. Длинные пальцы хирурга смыкаются у меня на запястье. Прямо поверх блеклых шрамов.

– Правда хотела умереть, когда вены резала?

Качаю головой из стороны в сторону. Насмешливая улыбка – шрамом на лице. Губы дрожат от того, сколько усилий мне приходится прикладывать, чтобы ее стереть.

– Ты ведь знаешь, что когда хотят умереть – режут вдоль. Я же, как и миллионы других дурочек, просто хотела обратить на себя внимание. Даже сухожилия не повредила, – добавляю с дурацкой гордостью в голосе, которая моего зека выбешивает.

– Обратила?

– Он отвез меня штопать. Проследил, чтобы о случившемся не сообщали. Нашел мне психолога. Уговорил пройти реабилитацию. Говорю же, по-своему Молотов обо мне заботился.

– Сначала калечит, потом лечит? Это не забота.

– Зачем мы об этом? – шепчу. Интересно, он понимает, насколько мне нелегко выворачивать перед ним душу? Каяться во всех своих грехах и слабостях?

– Мне важно знать, насколько ты стабильна.

– Почему?

– Потому что там, – дергает головой в сторону двери, – я не смогу тебя поймать, если ты сорвешься.

Ясно. Стою, как дурочка, не зная, что сказать. Долго стою. В крохотное окошко проникает багровый луч закатного солнца. Стекает по стене на дощатый пол, касается Климовых ног.

– Я сильная, Клим. Тебе может показаться иначе, но жизнь здорово меня закалила.

– Каленая сталь не гнется. Зато прекрасно ломается.

– Я не сломаюсь. Теперь нет.

Вкладываю во взгляд всю свою силу и уверенность.

– Ладно. Поверю.

– Поверь, – улыбаюсь.

– И больше никаких байков, Яся. Направь свою кипучую энергию в более безопасное русло. Будешь чай?

– Буду. Жаль сюда нельзя со спиртным. Я бы выпила бокал красного. Или… – запинаюсь. – За деньги спиртное тоже можно?

– Можно. Некоторые даже наркоту умудряются доставать.

– Охренеть. Это, наверное, очень дорого?

– Ну, так и тут преимущественно небедные люди сидят.

– Типа элитная тюрьма для своих?

– Типа того, да.

Клим отворачивается, чтобы набрать воды в электрический чайник. Солнце село еще ниже, затапливая нашу комнатушку охрой. Септики, ароматы еды и нашего секса вытеснили казённую вонь. Шумит, закипая, чайник. Клим плавно двигается, распаковывая чай и сахар. Уютно звенит посуда. Веки тяжелеют. Я устала. Как же чудовищно я устала…

– Иди в кровать.

– Вот еще, а чай?

Тяжело опускаюсь на табуретку. Как-то резко меня срубило. Или после четырех оргазмов это нормально?

– Настоящий улон. Ты меня балуешь.

– Надеюсь, ты не станешь компенсировать мне стоимость продуктов, – шепчу, опускаясь лбом на сложенные на столе руки.

– Была такая мысль.

Бросаю на него полный укоризны взгляд. Мой зэк отвечает насмешливым.

– Клим, а что, правда ничего нельзя было сделать? У тебя же родители не последние люди, ты наверняка имел связи… Как так получилось в итоге? Ты действительно виноват в том, что тебе было инкриминировано?

– Виноват. Слушай, ты же понимаешь. В то время, когда я организовал свою первую фирму, работать в белую даже при желании не было никакой возможности. Но ведь дело не в этом совсем.

– А в чем?

– У меня захотели забрать бизнес. Мой арест – всего лишь повод. Я на старте знал, что не выгребу. Команда была спущена сверху. Торговались лишь о том, чтобы скостить срок. И на каких условиях.

– Не очень получилось?

– Не очень, – признает очевидное.

– Кому-то серьезному ты перешел дорогу.

– Что уж теперь? Знал бы, где упаду…

Клим допивает чай, встает. Мажет по мне странным взглядом. И со вздохом подхватывает на руки. Никто и никогда не носил меня на руках. Это так приятно, оказывается. Обвиваю его шею в ответ, тычусь носом куда-то в ухо.

– Если ждешь, что я потребую поставить меня на место – фиг ты угадал, – бурчу сонно.

– Я не жду.

– Вот и хорошо.

– Постоим так еще? Или я могу все-таки уложить тебя в кровать?

В голосе Клима звучит неприкрытое веселье.

– А ты долго со мной на руках простоять можешь?

– Не знаю. Ты легкая. Можем проверить.

– Нет уж. Давай ляжем, – сама себе противоречу я. – Во мне сорок пять килограмм. А в твоих гирях?

– Откуда ты знаешь, что у меня есть гири?

– У тебя отпадная фигура. А ты что, нарываешься на комплименты?

Хмыкает. Опускает меня на разворошенную постель и то ли невзначай, то ли специально проводит рукой по попке.

– Ты все это время была без трусов?

– Нет, они по дороге в кровать испарились, – ехидничаю.

– Зараза, – усмехается Клим, бесцеремонно сдвигая меня к стенке. Тянусь к нему. Провожу по четко очерченным мышцам.

– Наверное, твои пациентки специально болели, чтобы ты их лечил.

– О, господи. Спи уже.

– Ну, признайся. Ведь без ума от тебя были пациентки-то?

– Я хирургом-травматологом работал. К нам пациентов в основном после аварий возили. На байках, – добавляет язвительно.

– Да не буду я гонять! Обещала же.

– Конечно, не будешь. Иначе я тебе по заднице настучу. Спи. Ты едва языком ворочаешь.

– Какой-то ты скучный. Спи-спи. Как спать, если у нас нет времени? Надо ж его как-то с толком провести. Я не знаю… А ты что, меня совсем не хочешь?

Клим дергает меня на себя, впечатывая задницей в каменно-твердый член.

– Еще вопросы?

– Ага. Какого черты ты ничего с этим не сделаешь?

Что он отвечает – уже не слышу, меня окончательно срубает. Сквозь сон слышу, что к нам опять кто-то приходит. Обрывки какого-то разговора… И снова лязгает дверь. Я кручусь в полудреме, как