Глядя в бездну. Заметки нейропсихиатра о душевных расстройствах - Энтони Дэвид

* * *

Кристофера отправили домой. Скромный пригородный домик, точнее, полдомика, где жила его семья, нуждался в массе различных приспособлений: Кристоферу требовалась настоящая больничная койка, подъемники для всего тела, адаптированный душ и туалет, пандусы и широкие двери для коляски – в общем, все на свете. А как же Лео? За ним тоже понадобится дополнительный уход. Родители впали в тихое отчаяние. Наверное, придется уволиться с работы или значительно сократить нагрузку. Трагедия заключалась в том, что состояние Кристофера можно было лечить – и, вероятно, даже вылечить. Я не мог бросить его.

Я написал длинное письмо руководству психиатрической службы, где подробно перечислил, почему местные больницы просто не обладают нужными профессиональными познаниями и материальной базой для лечения такого случая. Кристофер нуждался в срочной стационарной нейропсихиатрической реабилитации. Я выплеснул на эти страницы весь свой праведный гнев – объяснил, что, если Кристофер будет дома, это выбьет почву из-под ног всей семьи и обойдется в баснословные суммы: няня для Лео, визиты сиделок как минимум четыре раза в день, опытная патронажная медсестра из Национальной службы здравоохранения, где и без того дефицит кадров; всем работникам придется обеспечить полный социальный пакет. Я добавил, что болезнь Кристофера удастся вылечить, только если начать терапию как можно раньше. Я записывал все эти доводы и подозревал, что звучат они жалко. Для начала с точки зрения чиновников расходы, которые я перечислил, – это деньги из чужого кармана. Кроме того, мне дали дельный совет: меня наверняка сочтут не беспристрастным врачом из Национальной службы здравоохранения, который добивается правильного лечения для сложного больного, а поставщиком услуг с “конфликтом интересов”.

Ответа я не получил. Тогда я попробовал другую тактику: раз меня слушать не хотят, пусть послушают “своего” – местного врача общей практики, которому придется координировать уход за Кристофером, понимая, что все это бесполезно. Уговаривать его не пришлось – он тут же принялся лоббировать интересы Кристофера и его семьи. Правда, он по секрету сообщил мне, что хотя мама с папой хотели заручиться помощью специалистов для сына, держались они несколько пассивно и уклонялись от участия в нашей кампании, когда обнаружили, какой размах она приняла. Похоже, они винили во всем себя и считали, что им следует смириться с судьбой. Они ведь не из тех, кто поднимает шум, и сами так говорят.

* * * 

Разумеется, работа в больнице тем временем шла своим чередом, и мое внимание привлекла другая пациентка – Эми. Она толком не помнила, как оказалась в больнице; ее муж Марк сказал ей, что у нее был припадок. В тот день она была “не в форме”, у нее разболелась голова, стучало в висках. Ее семилетняя дочка Джейд пришла из школы с подругой и мамой подруги, и они обнаружили, что Эми лежит навзничь на полу в кухне, раскинув руки. Они бросились к ней. Она была в сознании, но сонная. Из уголка рта сочилась струйка крови – Эми прикусила язык. Они вызвали скорую, позвонили Марку, и тот сразу помчался с работы в больницу и встретил их там. Оказалось, в машине у Эми случился еще один припадок. Фельдшеры были уверены, что это эпилепсия. Все признаки налицо: сначала задергалась правая половина тела, голова повернулась влево, глаза были широко открыты, а потом все мышцы очень сильно напряглись, она стиснула зубы и неритмично дергалась всем телом секунд тридцать-сорок, после чего судороги стихли, только иногда что-нибудь вздрагивало, она обмякла и поспала минуту-другую – и, наконец, очнулась. У Эми не было эпилепсии в детстве, поэтому сейчас, в сорок два года, должна была быть какая-то причина. Если подумать, уже месяца два у нее часто болела голова – гораздо чаще обычного. Никаких других симптомов она не отмечала. Разве что иногда бывало трудно подыскать нужное слово, но ведь такое с каждым случается, правда? Вечером ей сделали КТ и обнаружили круглое бороздчатое образование в левой лобной доле – опухоль мозга размером с мяч для гольфа. Выглядела она как классическая астроцитома из учебника5, а такие опухоли быстро растут и за несколько месяцев могут захватить окружающие ткани мозга.

Через несколько дней Эми и Марка консультировал нейрохирург в больнице. Астроцитома – скверный диагноз, но есть много различных вариантов лечения. Сначала Эми дадут стероиды, чтобы убрать отек вокруг опухоли – это избавит ее от головных болей, – и начнут противосудорожную терапию. Затем ей предложат облучение, а потом, вероятно, химиотерапию, но это нужно будет обсудить с онкологами. В остальном Эми здорова, все анализы в порядке, никаких признаков рака в других органах нет. Хорошо бы, конечно, взять биопсию опухоли, чтобы узнать, из каких именно тканей она состоит, но при таком расположении – возле отдела мозга, отвечающего за речь, – это не вариант.

Все это стало для супругов страшным ударом, но они были благодарны хирургу за спокойный утешительный тон беседы и за то, что он, похоже, был настроен оптимистически. Он уклонился от ответа на неизбежный вопрос Марка “Сколько ей осталось?” – сказал, что еще рано об этом думать, а кроме того, многие при таком диагнозе живут долгие годы. Эми и Марк истолковали это как месяцы. Они объяснили Джейд, что мама заболела, но поправится. Им нужно было заботиться друг о друге. Это была крепкая семья, они очень друг друга любили. И решили, что все преодолеют. Последовали слезы и объятия.

* * *

Месяца через три Эми снова очутилась в нейрохирургическом отделении. Поначалу лечение шло хорошо, но в последнее время у нее снова начались судороги, в основном легкие – дергалась правая рука и возникало ощущение нереальности происходящего. Ей повысили дозы противосудорожных, это вроде бы помогло, но потом случился тяжелый затяжной припадок, когда одна судорога переходила в другую без передышки. Настроение у Эми было подавленное – пожалуй, неудивительно.

Когда я пришел к ней в палату, она сидела в постели с лицом, опухшим от стероидов и залитым слезами. Она была рада поговорить. Очень скучно сидеть в больнице и дожидаться результатов анализов и мнений специалистов. Эми была остроумна, отважна и самокритична. От разговора с ней теплело на душе. Она говорила о Джейд и Марке, чьими фотографиями была уставлена ее тумбочка, и как они все вместе собираются съездить в Диснейленд. Мне не показалось, что Эми в депрессии и ей нужны еще лекарства, – скорее она смотрела в свое будущее и пыталась с ним примириться. Я уже хотел уходить, когда она вдруг расплакалась. Плач был какой-то ненормальный – она стиснула зубы и стонала, глухо, гортанно.

– Эми, что с вами? Что происходит?

Она не ответила – глядела прямо перед собой, прижав колени к груди, и качалась взад-вперед. На шум вбежала медсестра и задернула занавески вокруг койки:

– У нее опять припадок.

Стоны стали громче, перешли в протяжный вой. Раскачивание усилилось, но Эми не дергалась и не дрожала. Я знаком попросил сестру остаться. Приступ продолжался минуты три, потом раскачивание замедлилось, вой утих. Эми словно бы твердила “Нет, нет, нет” в ритме раскачиваний, по лицу ручьем текли слезы. Я взял ее за руку.

– Ничего-ничего, Эми. Вы слышите меня? Это не судороги, просто вам горько и, наверное, страшно… подождите, все пройдет, вот уже и прошло…