Пазл-мазл. Записки гроссмейстера - Вардван Варжапетян

Капля никотина убивает лошадь.

Капля антисемитизма убивает человека.

В одной несчастной семье... Почему сразу «несчастной»? А вы сами подумайте: из семи детей, которые там родились, четверо умерли в раннем детстве, один был полным идиотом, один – слабоумным, а один... Тихая, набожная, работящая Клара называла его «помешанным», хотя он был ее любимчиком.

Мальчик рос нелюдимым, грустным, обидчивым. Отец много пил и бил детей.

Мама мечтала увидеть сыночка священником. Сколько сил стоило ей упросить принять малыша в приходскую школу бенедиктинцев. Но его скоро исключили: курил в монастырском саду.

Его переводили из школы в школу, везде дразнили, самая обидная дразнилка – «еврей». Любимый предмет – история. А еще он мечтал стать художником. Не получилось. Он все равно надеялся. Во всем себе отказывал, только бы рисовать. Рисунки продавал за гроши, лишь бы поесть. Случалось, ему подавали как нищему.

Но тут началось! Один империалист объявил войну королю; за короля заступился царь. Все передрались.

Юноша рвался в бой, и снова над ним смеялись: куда тебе, даже маршировать не умеешь. А он мечтал стать героем. Он упросил короля послать его на самую великую битву и бросился в бой. Дважды был ранен, получил две награды на грудь (редкий для простого солдата Железный крест I степени за храбрость: взял в плен неприятельского офицера и шестнадцать солдат), был отравлен ипритом, друзья-евреи вынесли его из окопов.

Да, эта марципановая история – про Адольфа Гитлера.

Гитлер хотел, чтобы немецкий народ стал сытым, счастливым, гордым. А кто мешает народу? Евреи. Они высасывают кровь из Германии. Евреи как раса – самые отвратительные твари, хуже крыс и пауков. Но бывают евреи хорошие. Например, Эмиль Морис, учетная карточка СС № 2, билет НСДАП № 19, стал его другом, шофером, телохранителем, сидел с ним в тюрьме, ему Гитлер начал диктовать «Майн Кампф». Фюрер очень ценил его.

С ума сойти! Два самых первых эсэсовца – мельник и часовщик (к тому же еврей, правда, Гитлер приказал считать Эмиля Мориса немцем. И фельдмаршала Манштейна, и гене рал-фельд маршала Мильха, еще кого-то).

Гитлер хотел избавить немецкий народ от страданий и унижений, дать всем работу, хлеб, счастье. Выковать из народа непобедимый меч Зигфрида, сразившего дракона. Volk – Reich – Führer. Один народ – одна империя – один вождь. И один враг – евреи, juden.

Он отменил все заповеди, написав своей рукой новые – заповеди «партайгеноссен»:

«Фюрер всегда прав!»

«Быть национал-социалистом – значит быть во всем примером!»

«Верность и самоотверженность да будут тебе высшей заповедью!»

«Право – это все то, что полезно движению и тем самым Германии, то есть твоему народу!»

Дальнейшее каждому нормальному человеку известно.

Вот «история болезни» Адольфа Гитлера. Все (начиная с матери и кончая охранниками) знали, что фюрер психически неуравновешен. Известная писательница Викки Баум потешалась над «этим сумасшедшим паяцем». Но немцы его обожали. Немки считали его самым красивым мужчиной. Им восхищался весь мир. И было чем! Оборвыш в серенькой вет ровке, голодный бродяжка, серый и плоский, как вошь, стал фюрером! Самое поразительное: если из Гитлера вычесть ненависть к евреям, рухнул бы гитлеризм, от него просто ничего не осталось бы.

...В громадной пивной шум и гам, Гитлер не может начать речь. Он стреляет из пистолета в потолок – и все замолкают. Он говорит: «Национальная революция свершилась».

Это 9 ноября 1923 года.

Впереди – двадцать лет триумфального марша, и дальше – volens nolens – обеспеченное бессмертие во всемирной истории.

Попасть в историю просто. Самый простой путь – злодеяния, не обязательно какие-то такие ужасные, достаточно поджечь храм Артемиды в Эфесе. Не могу понять, как поджечь факелом каменную громадину. Но, видно, какую-то хитрость Герострат придумал.

А Гитлер что изобрел?

Помните сказку «Новое платье короля», где мальчик воскликнул: «А король-то голый!»?

А Гитлер был мальчишкой, который понял: «А народ-то голый». Самое податливое вещество – народ. А самое неподдающееся, самое прочное, победитовое – человек. Придворные историки только тем и заняты, что ткут новые наряды правителям. Неподкупные ученые заняты тем, что перекраивают историю: шьют и порют, а ниткам горе. Но и те и другие бесстыдно обвешивает истину, ибо никто, ни один человек не легче и не весомее другого.

Почему Бог сотворил сперва одного человека – Адама? В Талмуде приводится объяснение: «Чтобы научить нас, что тот, кто отнимет одну жизнь, уничтожает целый мир, а кто спасет одну жизнь, спасает целый мир».

Взвешиванье – дело нехитрое, но совсем непростое.

А неуравновешенность – понятие тонкое, тончайшее. Ткется и шьется невидимыми пряхами и закройщиками судьбы из невидимых миру слез, печалей, вздохов, обид.

Если б папаша Алоис не пил, не бил... если бы мальчики не дразнили... если бы девочки... если бы учителя... если бы... Великое «если бы», недостижимое, как горизонт. Но из всего сумбурно сказанного здесь я строю одно фундаментальное основание:

НЕ ОБИЖАЙТЕ ДЕТЕЙ —

ЭТО САМОЕ СТРАШНОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ,

ИБО ПОСЛЕДСТВИЯ ЕГО

НЕПРЕДСКАЗУЕМЫ И УЖАСНЫ.

...но Гитлер родился не в Одессе. Одессе повезло.

Сын требует, чтобы я прекратил трепать ему нервы своей писаниной. А почему отец не имеет права писать и вслух читать отрывки сыну? Но он почему-то не может сделать отцу такое одолжение. Я же слышу (хотя все почему-то думают: раз человеку много лет, то он ничего не соображает, не видит, не слышит), как он говорит кому-то по телефону: «Папа неадекватен».

Шимон... Прости, никак не могу привыкнуть, что ты Семен. Покажи мне хоть одного адекватного человека. Это гаечный ключ адекватен гайке.

А моя графомания пусть будет осколками ненаписанного романа. Просто этюды для правой руки. Маэстро Ненни остался бы мной доволен.

– Мальчик, что бы ты ни делал этой рукой, должна получаться музыка, мелодия, звуки. Ты понимаешь?

Маэстро, я все-таки надеюсь закончить свои этюды для правой руки, даже если их никто не прочтет.

Один экземпляр пошлю в Чярнухинский краеведческий музей Ольге Болеславовне Савкиной. Она собирает экспозицию для музея бывшего гетто. Сама, на общественных началах.

Гетто устроили на Старой площади, где был рынок, лавки, мастерские. Нас загнали в склад фуража для уланского полка. А еще раньше (неизвестно, в какой точно средний век) это была важня – магистратская весовая, где хранились хлебные и прочие припасы, и громадные весы взвешивать зерно и мясо, и все весы для рыночной торговли. В сторожке важника (по-старинному – пудовщика), собиравшего пошлину с рыночных торговцев, разместились полицаи. Немцы-пулеметчики со сторожевых вышек жили в казарме, не в гетто. Но гетто устроили уже после расстрела евреев. Оставили только портных, сапожников, скорняков и других мастеров для мастерских, где шили шинели полицаям, теплое белье, сапоги, ремни, упряжь, черные кожаные перчатки эсэсовцам. Одна пара таких у меня долго была. Зимой 41-го пригнали много евреев из других городов, даже из Австрии, Чехии, Бельгии.