Хемлок, или Яды - Габриэль Витткоп

Удар кинжалом в спину нанес Туллио. Ни единого вскрика или слова, лишь резкий поворот коня, звон стремени да мягкое падение тела в дорожную пыль. Братья Бузонио прикончили жертву, а Туллио отпилил, точно кусок бревна, голову с выпученными глазами и удивленно поднятыми бровями. Он положил ее в котомку, бросил двух братьев и поскакал в сторону Риети. Обезглавленный труп остался лежать в пыльной траве откоса, со скрещенными руками и распростертыми ногами - таким, в иссиня-черном атласном наряде, его и нашли селяне по пути к трактиру Спаньоло.

Изабелла Гриффони обратила внимание, что куры порой несутся на чердаке амбара. Она как раз рылась в соломе, когда услышала шум, затем посмотрела вниз и узнала постояльца. Словно желая

остаться незамеченным, человек обвел взглядом амбар, проворно спрятал в стенной дыре котомку и вышел. Изабелла тихонько спустилась по лесенке, увидела на кожаной сумке кровь и отважилась заглянуть внутрь, а затем, полуживая и бледная, как полотно, вернулась на постоялый двор.

Читтадукале напоминала желтый комковатый торт, а набивавшаяся в глотку пыль приятно горчила, точно дикий мед. Туллио потребовал отвести его к коменданту, и гвардеец ушел за гонфалоньером.

— Что тебе здесь нужно?

— Двести скудо вознаграждения за голову Олимпио Кальветти.

— Ты говоришь о золоте.

— Но я перерезал ему горло!

— Где голова?

— В Риети.

Братья Бузонио вернулись в Рим. После ареста Джакомо Микеле должен был приносить еду, менять белье и вручать письма.

— Дело в шляпе, светлейший синьор, - сказал он, поставив большую благоухающую корзину.

«Дело в шляпе, - одновременно подумал Улисс Москати, - а Ченчи еще даже не догадываются, какую страшную ошибку совершили».

Когда Олимпио сбежал, судебный процесс застопорился, но убийство дало ему новый толчок. Как только Микеле вышел с пустой корзиной из замка Святого Ангела, его схватили за шиворот сбиры. В тот же день он предстал перед Москати.

На горстку путников напали разбойники или, возможно, жители Канталиче... Они с братом услышали залп из мушкета и голос Олимпио, звавшего на помощь, но так и не смогли его отыскать. Точнее, солдаты неаполитанского королевства напали на них во время паломничества к Семи Церквам и убили Олимпио. Близнецы спаслись с превеликим трудом, и у них украли лошадей. Без запинки перечислив названия всех Семи Церквей, Микеле рассказал о своей поездке даже другим слугам из палаццо Ченчи. Москати приказал заковать его в кандалы.

Три дня спустя маршальский суд Пьедилуко подтвердил, что обезглавленное тело принадлежало Олимпио Кальветти. Затем в ускоряющемся темпе последовали аресты, и всех, кто так или иначе был связан с Олимпио, бросили в тюрьму. 23 июня Улисс Москати завел дело на коменданта Америго Каппони, обвиненного в возмутительном покровительстве заключенным, после чего отдал приказ перевести Беатриче и Лукрецию в Корте-Савелла. Их увез-ли в больших черных каретах с наступлением темноты.

В Корте-Савелла Беатриче ожесточилась. Карцер был не столь ужасен, как первый, и туда проникал слабый дневной свет, приглушаемый темным коридором, по которому взад и вперед расхаживали охранники. Беатриче слышала, как таскали лохани, волокли цепи, но эти вполне обыденные звуки вдруг обретали иной смысл, переходили в новую тональность, и тогда перевод из одной тюрьмы в другую казался из ряда вон выходящим событием. Все вернулось на круги своя.

Что-то менялось и в душе Беатриче, хотя сама она не могла сказать, что именно, мысли ее окрасились новым цветом, возможно, цветом отчаяния, если под отчаянием понимать безнадежность.

Ее навестил падре Андреа Бельмонте. Он принес четки из косточек гефсиманской оливы, троекратное чтение молитв на них гарантировало отпущение всех грехов. Этот способный утешить Беатриче священник никогда не говорил о преисподней - лишь о милосердии Божием, ангелах и Франциске Ассизском, однако теперь он принес худые вести. Плаутиллу арестовали, но Лудовика по доброте душевной забрала детей к себе. Брата Пьетро Кальветти задержали за то, что приютил брата. Родственников Олимпио и близнецов Бузонио арестовали тоже. А монсиньору Марио Гуэрре удалось добраться до Неаполя. Даже не соизволив съездить в Петреллу после убийства Франческо, Улисс Москати отправился в Канталиче, где рассчитывал узнать много интересного, но сразу по его возвращении допросы возобновятся.

Осунувшаяся от страха Беатриче слушала, ничего не отвечая. Когда священник ушел и шлепанье его сандалий затихло среди коридорных отголосков, она принялась читать молитвы и немного успокоилась, перебирая в пальцах приятные гладкие косточки. Теперь и она познала гефсиманские муки.

Ей прислуживала Бастиана - смешливая толстощекая девушка с ямочкой на подбородке, сыпавшая пословицами, точно Санчо Панса. Она рассказывала Беатриче о том, что происходит в Корте-Савелла, приносила весточки от Лукреции, которой тоже прислуживала, умудрялась рассмешить Беатриче и таскала охапками папоротник, отпугивающий вшей.

— Что ж вы раньше-то не сказали, светлейшая? В закрытый рот муха не влетит.

Но мухи залетали даже в камеру и, кружась по темным галереям Корте-Савелла, заодно с прочими паразитами изводили пленницу. Тогда ей припомнились стансы несчастного Страшино, и она не смогла сдержать улыбку:

...Qui vengono d’intorno a consolarme

Ratti, ragni, bigatti, scorpioni,

Con tantapuzza che sento diffarme,

Cimici, pulci, pidocchi e scorpioni

Ancora mifanno un cerchio d’intorno

Che io son proprio un Daniel tra leoni[77].

Беатриче даже побаивалась, что какой-нибудь паразит заползет в письмо с юбилейными поздравлениями, которое она писала своему крестному, близоруко рассматривая бумагу при скверной свече. Несмотря ни на что, надежда не умирала полностью, и Беатриче переживала минуты слабого просветленья. Быть может, Аль-добрандини вступится за нее перед папой?..

«Его Высокопреосвященству,

Кардиналу Пьетро Альдобрандини.

Благоговейно лобызая Вашу Десницу и Священную кардинальскую мантию, желаю Вам счастливого и благополучного дня рождения и призываю на Ваше Преосвященство благословение Небес, моля Господа, чтобы Он продлил годы Вашей жизни к вящей славе и почету Святой Матери Нашей Церкви... Во имя милосердия, в коем я испытываю насущную потребность, ибо мне более не к кому обратиться за помощью, соблаговолите передать Его Святейшеству написанное моею собственною рукою ходатайство.