Война и люди - Василий Песков

Срочное построение в лагере сразу же показало: десяти узников не хватает. Все они были русскими. А через день служба СС доложила: один из бежавших вовсе не учитель Григорий Никитенко, а летчик Михаил Девятаев.

Михаил Девятаев… Мы сидим в его доме. Михаил Петрович вспоминает.

Он мордвин. Он был у матери тринадцатым ребенком. Отец умер от тифа, когда мальчику было два года. Легко представить, как жилось в многодетной бедной деревенской семье. Однако все дети выжили. И по законам жизни выросли крепкими, смелыми, не боящимися невзгод.

В 1934 году в мордовский поселок Торбеево прилетел самолет — забрать больного. Михаилу было шестнадцать лет. Вид самолета на поле, короткий разговор с летчиком поселили в юной душе мечту. Школа окончена. Матери он сказал: «Еду в Казань. Вернусь летчиком».

В Казань он явился босым, в майке, сшитой из стираного кумача. Первые две ночи спал на вокзале. Путей в летчики сразу найти не мог, определился в речной техникум. И окончил его успешно. Одновременно учился в аэроклубе. Потом военное училище. В 1939 году он явился в родное Торбеево лейтенантом: «Мама, я — летчик!»

Война застала его под Минском. Уже 23 июня Михаил Девятаев участвовал в воздушном бою. 24 июня он сбил вражеский самолет. А еще через день сам попал под огонь «мессершмитта» и выпрыгнул с парашютом из горящего «ишака» (истребителя И-16). Не прояви он находчивость, война и жизнь окончились бы для него в этом бою под Минском — «мессершмитт» развернулся расстрелять летчика. Михаил стянул стропы и быстро «колбасой» понесся к земле. В ста метрах он дал парашюту раскрыться и спасся. Потом он еще не один раз покидал горящие самолеты. К лету 44-го года он сбил девять вражеских самолетов. Пять раз сбивали его. У него были прострелены рука и нога. Лежал в госпитале. Снова вернулся на самолет. Полтора года из-за ранений летал на «кукурузнике», но потом добился возвращения в истребительный полк. В 1944 году Девятаев был награжден тремя боевыми орденами.

Тут нет возможности рассказать о множестве интереснейших боевых эпизодов, о том, как копился опыт войны, как постепенно немецкие летчики потеряли господство в небе, как стали бояться «яков», как боевая взаимовыручка, дерзость, находчивость приносили победу. Но об одном случае рассказать надо. Он выявляет характер летчика Девятаева. Вы почувствуете: все, что случилось потом, в звездный час его жизни, — было закономерным, было подготовлено всем течением его жизни.

Осенью 43-го года из-под Кривого Рога надо было вывезти тяжело раненного генерала — только в Москве могли сделать сложнейшую операцию. Три самолета У-2, вылетая, не достигали цели — в тумане не находили село или терпели аварию, пытаясь садиться на раскисшую землю. Девятаев, полетевший четвертым, нашел село, благополучно сел, отыскал нужный дом и узнал: генерала четыре часа назад отправили в Москву поездом… Конечно, можно было бы вернуться и доложить все, как было. Девятаев поступает иначе. Прикинув время и путь следования не частых в прифронтовом крае пассажирских вагонов, он полетел над железной дорогой и скоро увидел поезд. Как заставить остановиться? «Я полетел низко, едва не касаясь колесами паровоза. Отворачивал в сторону, покачивал крыльями — нет, машинист не понимал, чего добивается «кукурузник». Тогда, выбрав место, я посадил самолет и выбежал на полотно, отчаянно размахивая шлемом. Поезд промчался мимо. Я взлетел еще раз, обогнал состав, сел и выбежал снова на полотно».

На этот раз поезд остановился. Посреди степи генерала перенесли в самолет. К вечеру он был уже в Москве. Он лежал на носилках белый, бескровный. Велел позвать летчика. Тот подошел, приложил ладонь к шлему. Генерал попросил достать из его кобуры пистолет. «Лейтенант, возьмите на память. Сколько буду жить, столько буду вас помнить».

Такой эпизод… В нем — весь человек: чувство долга, находчивость, смелость, стремление достигнуть цели… Летом 1944 года Михаил Девятаев снова на истребителе, воюет в дивизии Александра Покрышкина.

День 13 июля был переломным в его военной судьбе. Накануне наступления под Львовом он сопровождал бомбардировщики, сделал за день три боевых вылета. Уже на заходе солнца поднялся в четвертый раз навстречу летевшим «юнкерсам». Он не заметил, как из-за облака вынырнул «мессершмитт»… Машина словно споткнулась. В кабине — дым, перед глазами — языки пламени… Со стороны безнадежность его положения была, наверное, особенно ясной. «Мордвин, прыгай!» «Мордвин» — позывной Девятаева. «Миша, приказываю!» — это был голос его командира… Бой шел за линией фронта. Прыгая из самолета, который вот-вот взорвется, Михаил ударился о хвостовой стабилизатор и приземления на парашюте уже не помнил. Очнулся в землянке среди летчиков. Но речь — чужая… Это был плен.

Сначала с ним обошлись почти по-джентльменски — перевязали рану, накормили, не тронули ордена. Даже как будто с уважением на них смотрели — такого, мол, ценим. Но, оказалось, все было психологической подготовкой склонить к измене. Когда Девятаев с возмущением и со свойственной ему прямотой сказал: «Среди летчиков предателей не найдете», — отношение изменилось. Стучали кулаком по столу, топали ногами, подносили к лицу пистолет. Требовали не так уж много: название части, расположение, имена командиров… Ничего не сказал!

В прифронтовом лагере военнопленных встретил таких же, как сам. Все в плену оказались после вынужденных посадок и прыжков из подбитых машин. Были раненые, с обожженными лицами и руками, в обгоревшей одежде. Но это были люди, уже видавшие Сталинград, Курскую дугу, освобождавшие Киев, это были летчики, знавшие вкус победы, вгонявшие в землю немецких асов. Сломить их было нельзя.

Их держали от остальных пленных отдельно. И на запад повезли не в поезде, а в транспортных самолетах.

Начался для летчиков лагерный плен. Их поместили в отдельный барак. Рядом валялась чья-то одежда, обувь, детские рубашонки, ночные горшки… Решились спросить у охранника: что это значит? Эсэсовец, ухмыляясь, с видимым удовольствием объяснил: «В бараке жили еврейские семьи, вчера всех… туда, — он показал на трубу крематория, — освободили место для вас».

Бежать! Бежать во что бы то ни стало… Попытка к побегу каралась немедленной смертью. И все-таки несколько человек, тщательно присмотревшись друг к другу, решились. Надежда вырваться на свободу была у всех связана с самолетом. Врач, тоже пленный, рассказывал: аэродром — рядом. В воскресный день, когда немецкие летчики отдыхали и у машин оставалась только охрана, можно напасть, захватить самолет… Трудность главная — бегство из лагеря. Вся территория с вышек простреливалась. Ров, колючая проволока с током высокого напряжения… Решили делать подкоп.

Краткость рассказа не позволяет подробно описать эту дерзость. Прямо из барака, стоящего на сваях, решили прорыть тоннель под ограду. Рыли ложками, мисками. Землю выносили и ровным слоем рассыпали под полом барака. Работали ночью, наблюдая в щелку за часовым. Из детских рубашек, подобранных у барака, нарвали ленты. Веревкой, привязанной к ноге «забойщика», подавали сигнал опасности. Чтобы землей не запачкать одежду и не выдать себя, в нору лазали нагишом. Сил хватало на пять-шесть минут.