Ты здесь не чужой - Адам Хэзлетт

— Занятно…

— С тех пор я так и вожусь с искусственным интеллектом: нервная система, когнитивные модели…

— Спроси его, была ли у него в жизни подружка.

— Эл! Прошу прощения, мой сосед…

— Все нормально. Могу ответить, если нужно. У меня никогда не было подружки.

— Вас это беспокоит?

— Иногда беспокоит и очень, чувствую себя парией, а потом долго и не вспоминаю об этом. Но, должен сказать, заглянув к вам, я здорово подуспокоился.

— Почему так?

— Почувствовал, что я-то стабилен и вполне справляюсь со своей жизнью.

— Только оттого, что зашел к нам?

— Ну да. Посмотрите на себя, ребята. Комната набита книгами так, что повернуться негде, ваш сосед лежит на брюхе прямо на полу, уже целый час в одной позе…

— У него проблемы с кишечником.

— А у вас на спине пакет со льдом и этот диктофон на шее, и вы задаете такие вопросы… а я пришел к вам всего-навсего купить матрас… знаете, это уж никак не назовешь нормой. Это просто патология.

6. Интервью с Чарльзом Маркэмом

— Все, папа, я включил… Хочешь нам что-нибудь сказать?

— День кончается.

— Могу включить свет, если хочешь.

— Сойдет… О чем будем говорить?

— Я уже сказал: я провожу исследование — откуда берется интерес к философии и к чему он приводит.

— Это что, собеседование?

— Вроде того.

— Дэнни, все уже в прошлом! Зачем снова вытаскивать это на свет божий? Меня уволили, и дело с концом.

— Это не имеет отношения к работе. Или там к науке. Я просто хотел узнать, с чего это началось, что это для тебя значило…

— Смешно! Что это для меня значило? Вот я на днях читал книгу. Одно место мне запомнилось. Примерно так: «Есть люди, которые могут общаться с другими человеческими существами лишь в режиме меланхолии, словно их жизнь и жизнь всех остальных уже подошла к концу» [ Цитата из книги Расселла Бэнкса «Несчастье» ]. В точности про меня.

— То есть как это?

— Мне нравится эта идея — проживать жизнь как эпитафию, делать прививку против настоящего. Становится намного легче, если воспринимать людей словно персонажей из книги. Никто не мешает тебе проводить с ними время, но ты не влияешь на их судьбы. Все уже решено. Настоящее не имеет значения, это лишь момент, когда ты читаешь о них. Так все гораздо легче выносить, чужую боль, например.

— Папа, это как-то связано с тем, что когда-то побудило тебя читать?

— Философы — они помогли мне в этом, соблюдать дистанцию.

— Каким образом?

— Они стали моими друзьями. Надежные люди. Общаешься с ними, они с тобой разговаривают, Никаких кризисов. Всегда наготове небольшое примечание под таким-то номером. Идеальные отношения. Чем таскать за собой обреченных на смерть. Как картинка — ни перемен, ни разочарований. Все уже кончено.

— В больнице ты тоже читал? Мама говорила, ты всегда берешь книги с собой.

— О чем это ты?

— Тот год, когда ты был на принудительном лечении.

— Она рассказала тебе и об этом, о принудительном лечении?

— Да. Она говорила, что навешала тебя и читала вслух… Папа, посмотри на меня! Скажи что-нибудь…

— Выключи магнитофон, пожалуйста. Почему ты плачешь, Дэнни?

— Еще она сказала, доктор сказал ей, что тебе плохо…

— Прекрати!

— Что ты нуждаешься в близких… Куда ты, папа? Куда ты пошел?

— Мне пора.

— Нет, папа, ну пожалуйста! Мне нужно поговорить с тобой, ты же согласился на собеседование, ну давай, пожалуйста, ради меня, это мое исследование. Перестань, ты же не можешь так просто взять и уйти… Помнишь тот случай, когда ты приехал за мной в школу в смокинге — помнишь, папа — на «ламборджини», и мы поехали в Порт, и ты купил мне мартини, накормил ужином, и мы остались там на ночь — скажи мне, как это было, что ты тогда думал, что чувствовал…

— Нет, Дэнни, мне пора…

— А тот раз, когда ты неделю спал в гараже или когда лепил бюст прямо в гостиной, объясни мне, как тут концы с концами сходятся, и при чем тут книги, теории, все, что ты читал, папа?…

7. Дэниэл Маркэм, интервью с самим собой

— Собеседование по устной социологии номер… Дэниэл Маркэм. Итак, мистер Маркэм, что вы можете рассказать нам о себе?… Я родился в Бостоне, мы были в больнице все вместе, и я, и мама, и папа… Ваш отец тоже?… Да, у него была своя палата, только в другом крыле… Ну, вы и шутник… Ага, со смеху помереть можно… Ну ладно, перейдем к главной теме: почему вы распределили все свои книги по полу в таком порядке, почему вы сложили их в стопки перед дверью, почему вы отказываетесь впустить Эла и почему, мистер Маркэм, вы обнажены, почему улеглись сверху на пачки книг, в самом ли деле у вас болит спина или ваше психосоматическое состояние сделало такую позу привычной, и в самом ли деле язва не дает вам спать и вы действительно проводите день в призрачном неврастеническом тумане, и что это вы такое рисуете на стене, похоже на символы некоей примитивной религии, что бы сказал по этому поводу доктор Голлиджер, а? Что вас больше привлекает, эти кружочки или пересекающие их линии, похожие на острый рычаг коробки передач, которая проткнула того кота?… Да-да, все это очень интересно, согласен с вами, но вы должны задавать вопросы конкретнее. В чем вопрос?… Ваш собственный вопрос, мистер Маркэм, неужели вы не помните? Вы спрашивали молодых людей, как возник у них интерес к философии. А у вас?… Интересно, да-да, интересно. Слезы. Я думаю, это началось со слез, вернее, с тех сморщившихся от слез страниц, с открытой книги на его столе, на столе отца, и тот абзац, где бумага скукожилась, выпятился, знаете, как это бывает, когда бумага намокнет, а потом высохнет, только почти незаметные кружочки остались, стакана с водой нигде поблизости не было, и еще одно свидетельство в пользу той же версии: отец плакал рядом, на диване. Прочесть эти абзацы на сморщенной странице, всматриваясь в маленькие черные буковки, прислушиваясь к плачу отца — понимаете, это было захватывающе, потрясающе, и я сказал себе: черт возьми, вот в какой области я хотел бы сделать карьеру… Ну вот, снова вы шутите, у нас же серьезное собеседование… Извините, конечно-конечно… Так чему же вы учились?… Хорошо, что вы добрались наконец до этого вопроса, ведь именно поэтому у меня и разложены книги здесь, на полу, и мне нравится лежать на них, устанавливается связь, то есть я чувствую, как «Пир» Платона впивается мне в бедро, прямо вот тут, но если серьезно, что я узнал, ну, много чего, посмотрим все-таки. Кант сказал: я сметаю знания, чтобы расчистить место для веры; Маркс сказал: единственное противоядие против душевной боли — физическое страдание (по-моему, в самую точку); Кьеркегор сказал: многие люди приходят к определенным выводам о жизни как школьники, обманывающие учителя, — просто списывают ответ с книжки; Вико сказал: ключ и критерий истины — самому изобрести истину (может, даже провести несколько собеседований, почем знать?); а Витгенштейн сказал: этика и эстетика — одно и то же, и еще он сказал: разгадку проблемы жизни мы видим в устранении самой проблемы, и еще: я могу лишь сомневаться в том, что существует что-либо, кроме сомнения, а Хайдеггер сказал: сама идея логики рассыпается в прах под натиском более первичных вопросов; а Фихте сказал… Нет, Эл, я не голоден, я провожу собеседование. Завтра выйду, иди, повеселись, отличный денек… Уведомление?… Сожги эту бумажонку, Эл! Очередной счет. Сожгли их все, всю чертову пачку, за телефон и за свет, разведи погребальный костер на площадке, и пусть на нем сгорит чертов проныра управляющий! Ты можешь, Эл, ты справишься с этим!… Так вы говорили, мистер Маркэм… Да, я сказал, Фихте тоже что-то такое сказал, и Паскаль тоже, а моя мама сказала: мы все помаленьку разваливаемся на куски, и тут есть страница, которую я все перечитываю и не могу остановиться, где она бишь? Вот, в Евангелии от Луки, глава вторая: «Через три дня нашли Его в храме, сидящего посреди учителей, слушающего их и спрашивающего их; все слушавшие Его дивились разуму и ответам Его. И увидевши его, удивились; и Матерь Его сказала Ему: Чадо! что Ты сделал с нами? вот, отец Твой и Я с великой скорбью искали Тебя. Он сказал им: зачем было вам искать Меня? или вы не знали, что Мне должно делать дело Моего Отца?»… Дело моего отца… Откройте на любой странице. Прошу вас, мистер Маркэм, возьмите книгу, да, вот они, влажные от слез страницы, прочтите…