Ты здесь не чужой - Адам Хэзлетт

Дух сокрушенный. Этого хочет Бог, говорил Джевинс. Сердце разбитое и сокрушенное. Какой бог хочет этого? Бог необозримого пространства, находящийся за пределом того места, где — теперь Сэмюэл знал это наверняка — ему предстоит провести остаток жизни? Тихая комнатка в стенах густо населенного дома.

Дух сокрушенный. Будет ли этого довольно?

Электричка плавно затормозила, едва миновав Саут-Стейшн. Свет погас, затих гул кондиционеров. Июньское утро, вагон на три четверти пуст. Дэниэл сидел в конце, у окна, запечатанный конверт так и лежал у него на коленях.

Когда внезапно исчезли все прочие шумы, стали слышны звуки других пассажиров: кто-то шелестел газетой, двумя скамьями дальше мальчик шептался с отцом, люди кашляли и зевали. Жидкий утренний свет просочился сквозь тучи, затянувшие небо, и повис над станцией; в вагоне за тонированными стеклами было сумрачно.

Допивая остатки имбирного эля, он следил, как синий электровоз компании «Конрейл» тянется по рельсам мимо огромной рекламы «Жиллетт», Ремонтники в оранжевых робах столпились у стрелки, дожидаясь, пока поезд проедет. Наверху, между пилонами, носились чайки.

В нежданно наступившей тишине Дэниэл осознал, что некая часть его души противится необходимости открыть папку, не желает читать записи бесед и приговор врачей. Конечно, от их мнения ничего не изменится. Но не хотелось бояться самого себя.

Получить записи на руки было не так-то просто. Голлинджер, его лечащий врач, отказывался отдать переписку. Однако Дэниэл имел на это право — и вот все бумаги в папке. И другая часть его души ликовала оттого, что посреди сумятицы, в которую обратилась его жизнь, он нашел в себе энергию, даже организаторские способности — и вырвал-таки документы. Быть может, они позволят ему сохранить память и ясность зрения.

Под ногами завибрировало, послышался щелчок и шипение — тормоза отпущены. Поезд тронулся, включился свет и вновь зажужжал кондиционер. В конце пути ждал город, где Дэниэл вырос и где он уже много лет не бывал.

Металлический замок легко поддается, указательным пальцем Дэниэл взламывает печать. Внутри — пачка бумаг толщиной в полдюйма. Он быстро пролистывает документы, откладывает в сторону результаты теста с каракулями-примечаниями Голлинджера и начинает читать:

От Уинстона П. Голлинджера, д.м. Пайн-стрит, 231 Бруклин, Массачусетс 02346 15 ноября 1997 г.

Д-ру Энтони Хьюстону Больница им. Маклина Милл-стрит, 115 Бельмонт, МА 02478

Дорогой Тони,

спасибо за письмо от 10 ноября относительно Дэниэла Маркэма. Упомянутые им кассеты — не вымысел. За последние полгода он сделал несколько записей. Когда Дэниэл последний раз явился ко мне в кабинет, он просил меня взять кассеты на сохранение. Я поручил своей секретарше расшифровать текст. Распечатка прилагается.

Дэниэл Маркэм обратился ко мне полтора года назад по поводу перемежающихся маниакальных и депрессивных состояний. На тот момент ему исполнилось двадцать четыре года, родители в разводе, безработный, холост, иногда прибегал к обезболивающим наркотикам по рецепту, выписанному в связи с хронической болью в спине. Учитывая семейный анамнез (у отца активно протекающее биполярное расстройство) и лабильное состояние самого Дэниэла (со слов пациента), нетрудно было установить диагноз: биполярное расстройство (1).Я приступил к активному медикаментозному лечению в сочетании с еженедельными консультациями, однако различные курсы лекарств не дали заметных изменений в состоянии Дэниэла.

Записи представляют собой «исследовательский проект» Дэниэла, как он это называет. Восемь месяцев назад он заговорил об «устной социологии философского влечения у молодежи». Поскольку эта идея прозвучала в ряду прочих маниакальных проектов, я не обратил на нее особого внимания, отметив только явную связь с отцом Дэниэла, который в молодости защитил докторскую диссертацию по философии, но был вынужден оставить преподавание после эпизода депрессии. Однако в последующие месяцы Дэниэл проявил необычное для него упорство в осуществлении проекта.

Как вы, наверное, уже убедились, Дэниэл часто бывает очарователен, и мне было нелегко следить за ухудшением его состояния. Надеюсь, в стационаре под вашим присмотром он стабилизируется. Будьте любезны, свяжитесь со мной, если появятся вопросы.

С уважением

Уинстон П. Голдинджер, д.м.

Расшифровка записей, сделанных Дэниэлом Маркэмом с 15марта по 12 августа 1997г.

1. Интервью с отцом Дэниэла Маркэма, Чарльзом Маркэмом

— Дата: 15 марта, мартовские иды… первая запись на диктофон… закрепил вот тут, на шее… итак… говорит отец, насчет… Папа! Я включу это в исследование, хорошо?

— Учитывая курс акций на рынке в текущий момент, это просто идиотизм, я так ему и сказал, Дэнни, шесть с четвертью, а то и шесть с половиной, и мы сможем разместить пакет целиком, проглотят в минуту, вы с сестрой купите дом, яхту…

— Доктор Фенн все еще работает здесь, в клинике, папа?

— Да, он тут, но я.,, пусть только примут вексель, а как только я выйду на рынок валюты — детская игра — межрыночная скупка-продажа — иены, рубли, лиры, фунты, восьмушка цента здесь, двадцатая часть там, при достаточно больших ставках, а они ведь в правительстве понимают, они-то видят, что я стану на рынке стабилизирующей силой, тем более столько никудышных акций на руках…

— Ты часто с ним видишься?

— С кем?

— С доктором Фенном.

— У него собаки.

— Прямо в кабинете?

— Что в «кабинете»?

— Почему ты в постели, Дэнни?

— Я тебе говорил, папа. Спина болит. Уже несколько месяцев, прямо умираю.

— Он держит их во дворике за клиникой, полностью заасфальтированном, три ризеншнауцера и дог, по брюхо в дерьме; терпеть не могу докторов, которые так обращаются с собаками. К тому же он — бихевиорист.

— Но тебе назначены консультации у него, верно? Время от времени?

— Не думаю, чтобы он хоть одну статью опубликовал за всю жизнь, а когда я приношу результаты новых исследований из «Сайнс» или «Нью Инглэнд Джорнэл оф Медисин», он уходит в глухую оборону. Я предпочитаю врачей, которые публикуют… так насчет скрытого кризиса казначейства. Облигации не распродаются, после введения в оборот евро люди отшатнутся от доллара, который на данный момент — единственная твердая валюта, но это изменится, если б только я был там, если б мог сыграть на бирже…

— Помоги-ка мне, папа!

— Что такое?

— Таблетки на тумбочке.

— Ладно, ладно. Но ты слышишь, о чем я говорю? Все может перемениться, я выкуплю старый дом, ту уродливую живую изгородь из сосен можно спилить, посадить японский тополь, какой был у твоей мамы, кора гладкая…